Внешние же дела, которые было самое время смело обсудить, чтобы остановить того, чей страстный гений толкнет его вскоре в бездну, решались исключительно императором и Сенатом, в весьма неравных пропорциях, разумеется. Наполеон решал дела мира и войны еще более абсолютным образом, чем императоры Древнего Рима, султаны Константинополя и русские цари, ибо у него не было ни преторианцев, ни янычар, ни стрельцов, ни улемов, ни бояр. У него были только послушные и героические солдаты, только оплачиваемое и отстраненное от дел духовенство, только новая аристократия, которую он сам создавал, жалуя придуманные им титулы и состояния, доставленные его обширными завоеваниями. Время от времени император посвящал Сенат в тайну дипломатических переговоров, когда они приводили к войне. Сенат, с 1805 года получивший полномочия в отсутствие Законодательного корпуса вотировать по воинским наборам, платил за эту посвященность двумя-тремя воинскими призывами, за которые Наполеон, в свою очередь, платил блестящими бюллетенями, почерневшими и разорванными знаменами и мирными договорами, к несчастью, весьма непрочными. Ослепленная славой и очарованная покоем страна, находя управление внутренними делами превосходным, а управление внешними – возведенным на небывалую высоту, желала, чтобы так продолжалось и далее, и только порой, когда французской армии случалось зимовать на Висле и биться на Немане, начинала опасаться, как бы всё это величие в самом его избытке не дошло до предела.
Таковы были формы героического деспотизма, порожденного Революцией. Изменение их не имело значения, ибо суть оставалась прежней. Но можно было исправить некоторые детали в организации послушных и зависимых корпусов, и именно это собирался сделать Наполеон в отношении Трибуната, который занимал ложное и не достойное его названия положение. Хотя Законодательный корпус и не желал большего веса, нежели тот, каким уже обладал, и был совершенно не расположен пользоваться правом голоса, даже если бы его получил, он тем не менее несколько смущался своей немоты, выставлявшей его в смешном свете. Нужно было сделать простую вещь, которая не могла повредить свободе того времени, а именно, слить Трибунат с Законодательным корпусом, соединив в одном органе полномочия и людей. Это и решил сделать Наполеон, посовещавшись с Камбасересом. Он решил, что Трибунат будет упразднен, а его полномочия передадут Законодательному корпусу, которому возвратится таким образом право обсуждения; что при открытии каждой сессии Законодательного корпуса голосованием будут избираться три комиссии по семь членов в каждой, которые, подобно упраздненным комиссиям Трибуната, будут заниматься законодательством, внутренним управлением и финансами; что эти отделения на закрытых заседаниях с соответствующими отделениями Государственного совета продолжат обсуждение проектов законов, представляемых правительством. Кроме того, чтобы не менять существующий порядок вещей на предстоящей сессии, все труды которой были уже подготовлены, было решено обнародовать сенатус-консульт с новыми распоряжениями в день закрытия этой сессии.