История, которой даже имени нет

Великий пост подходил к концу. В Святую субботу, последнюю субботу Великой четыредесятницы, когда служат Навечерие Пасхи, в десять часов утра мадам и мадемуазель де Фержоль возвращались домой после заутрени. Их дом располагался на главной площади городка, прямо напротив церкви, выстроенной в XIII веке в тяжеловесном романском стиле, что вполне соответствовал тяжеловесным представлениям обращенных в христианство варваров, которые повергались ниц перед Распятием в самоуничижении и страхе. Квадратная площадь, вымощенная круглыми булыжниками, так называемыми «кошачьими головами», была настолько мала, что мадам и мадемуазель де Фержоль, не пропускавшие ни одной службы, успевали пересечь ее под дождем, не промокнув. К какому стилю можно отнести их громоздкий обширный дом — неизвестно, но он был моложе церкви. В нем жили многие поколения предков барона де Фержоля, правда, теперь дом не отвечал ни вкусам, ни требованиям комфорта уходящего XVIII века. Неуютное древнее строение — предмет постоянных насмешек изобретателей различных удобств и устроителей праздников, но если сердце хозяина не очерствело, то все насмешки ему нипочем и он никогда с ним не расстанется. Только окончательное разорение может вынудить его на подобный шаг, только оно способно выгнать его из родового гнезда, — горчайшая участь! Почерневшие стены обветшалого дома, свидетеля наших детских игр, обиталище душ наших предков, проклянут нас, если мы продадим его по доброй воле, поддавшись подлой презренной страсти к суетным новомодным ухищрениям и праздности. Мадам де Фержоль, чужая в Севеннах, вполне могла бы избавиться от громадного старого дома после смерти мужа, однако она осталась в нем жить, и не только из уважения к фамильному владению ушедшего супруга, но и потому, что нелепые серые стены представлялись ей нерушимыми сверкающими стенами Небесного Иерусалима — такими в день приезда увидела их ее любовь. Наши деды, подобно библейским патриархам, мечтали плодиться и размножаться, а потому строили просторные хоромы для многочисленного потомства и обширного штата прислуги. Смерть понемногу опустошила дом, и одинокие мать и дочь затерялись в нем, как в бескрайней пустыне. Нас впечатляет и простор полей, и простор чертогов — просторный, хотя неприветливый и холодный дом, «особняк де Фержолей», как называли его в городке, поражал всякого высокими сводами, запутанными коридорами и необычайной лестницей, такой широкой, что на ней могли бы поместиться в ряд четырнадцать всадников, вздумай они одолеть сотню крутых ступеней. По преданию, ее действительно штурмовали верхом в ту эпоху, когда Жан Кавалье возглавил в этих краях отряды протестантов после отмены Нантского эдикта[17]. Вероятно, лестница с крутыми ступенями — такие обычно ведут на колокольню — осталась единственным воспоминанием о разрушенном замке, который в трудные времена обедневшие потомки не смогли восстановить в прежнем грубоватом великолепии. Вот здесь, на лестнице, в детстве часами просиживала Ластени, одинокая девочка без подруг и без игр, отгороженная от внешнего мира скорбью и суровым благочестием матери. Наверное, пустая холодная лестница казалась маленькой мечтательнице олицетворением ее собственной пустой, не обогретой материнской лаской жизни. Души, которым уготован несчастливый удел, любят сами терзать себя в ожидании грядущих страданий. Может быть, изнуренная давящим одиночеством девочка погружалась в изнуряющую пустоту, чтобы усугубить душевную боль? Обыкновенно мадам де Фержоль рано утром спускалась вниз и до вечера ни разу не поднималась в свою комнату. Она полагала, что Ластени весь день резвится в саду, и не догадывалась, что заброшенный ребенок все время сидит на ступенях, то немых, то гулких. Девочка надолго застывала, сгорбившись, подперев ладонью щеку, — так сидят все страдальцы, и недаром великий Дюрер избрал эту позу для своей Меланхолии. На Ластени находило оцепенение, она словно бы наблюдала, как по страшной лестнице поднимается, приближаясь к ней, ее злобный рок. Будущее, точно так же, как прошлое, посылает к нам своих духов, и выходцы с того света вряд ли страшнее тех, что глядят на нас из грядущего. Нет сомнения, место, где мы живем, тоже влияет на нашу судьбу. Серый каменный дом походил на сову или громадную летучую мышь, что упала на дно ущелья и лежит с распростертыми крыльями у подножья горы: от крутого склона дом отделял только садик да небольшой водоем, — отразившись в его темной прозрачной воде, далекая, ослепительно голубая вершина казалась черной. Неудивительно, что в таком доме зловещие тени властвовали безраздельно и с невинного личика Ластени не сходили печаль и страх.