История крепостного мальчика

Замычал Федор на псов, ударил одного арапником - те приумолкли. Встал Митька, а самому, оттого что немой здесь, еще страшнее. Федор ему показывает: мол, пошли. А Митька словно окаменел, с места не может сдвинуться. Подтолкнул немой Митьку; пошел тот, от страха еле ноги передвигает, повернуть голову назад не решается.

Шли назад окружной дорогой, часа два. Митька шел и все думал, что-то теперь будет! И не так боялся Митька порки, и даже Федора не так уж боялся, но стыдно было Даши. "Ну, скажет, и убежать не смог!"

Думал Митька, что его поведут к немцу. Оказывается, нет Привел Федор Митьку на псарню, отвел в свой закуток, расстелил рядно, показал: мол, ложись, и дал краюху хлеба.

Ушел куда-то Федор. А Митька лежит, понять не может. Чего это его Федор сюда привел, и чего они окружным путем шли, и чего это немой ему краюху сунул? Лежит Митька, уснуть не может.

"ВОТ ТЫ ГДЕ!"

- Вот те Франца всыплет! - кричала девка Палашка на Федора. - Мало тебе ноздри пообрывали, бока еще пообломают!

А Федор мычал и что-то руками показывал.

- Не догнал, Франца Иваныч, - докладывала утром Палашка немцу. Утек, поганец. Немой-то ни с чем вернулся.

Пошумел, пошумел немец и плюнул. Пригрозил всыпать и Палашке и Федору. Тем дело и кончилось.

К утру Митька сообразил: не хочет Федор его выдавать немцу. Живет Митька на псарне день, живет два. Федор еду ему приносит. Вечером присядет, по голове потреплет. Постепенно стал Митька привыкать к немому. А все-таки как-то боязно... Вспомнит, как дразнили Федора, и самому неловко.

Дней через пять повел с самого утра Федор собак прогуливать. Остался на псарне Митька один. Скучно стало в Федоровой каморке, вышел в сарай, где стояли собачьи клети: решил размяться. Побегал Митька из угла в угол, верхом на пруту покатался. Только хотел опять в каморку вернуться, вдруг входит на псарню Франц Иванович, а за ним девка Палашка. А Митьке и податься некуда. Юркнул было за собачью клеть, но Палашка как закричит:

- Вон он, ирод, вон!

Подбежала Палашка к Митьке, схватила за шиворот, вытащила на середину сарая.

- А-а... - протянул немец. - Вот ты где!

- Тут, тут! - тараторила девка Палашка. - Я же говорила, Франца Иваныч, что немой наврал. Неспроста немой с кухни-то похлебку воровал. Я-то приметила. Ить, думаю, и зачем это он?

Пытался Митька вырваться, да где уж! Крикнул немец дворовых - связали Митьку. А через час, когда вернулся Федор, скрутили и Федора.

Пороли виновных тут же, на псарне. Били арапниками. Федора - двое взрослых мужиков, Митьку - Палашка.

- Ирод, - кричала Палашка, - вот тебе, будешь знать, как честных людей обманывать! - и во всю силу врезала тяжелым арапником по худым Митькиным плечам.

Митька только ежился и вздрагивал.

- Не кричишь? - приговаривала Палашка. - Я те заставлю кричать!

Митька стиснул зубы и молчал. Никто не заметил, как он потерял сознание.

"А ОН ВОВСЕ И НЕ СТРАШНЫЙ"

Двое суток Митька не приходил в себя. А когда открыл глаза, не мог понять, где он и что произошло. Смотрит, рядом на корточках сидит девочка. Признал Митя - Даша, улыбнулся. Улыбнулась и Даша.

- Митя, - сказала, - жив?

- У-у, - промычал Митька.

- А мы-то уж думали... - Даша не договорила.

Посидела Даша, ушла. А потом пришла тетка Агафья.

- Ну, жив, соколик? - спросила. - А твоя-то Даша тут совсем исплакалась. "Это, говорит, все я! Я его не отговорила". Дни и ночи возле тебя сидела. Спать не ложилась. Ахтерка, а девка славная.

Поправлялся Митька медленно. Федор давно уже встал, опять с псами возится, а Митька все лежит. И ходят к нему то Даша, то тетка Агафья, то обе разом. И Федор, чуть свободная минута, здесь же рядом, что-то мычит и на руках показывает. Только что, Митька понять не может, а чувствует что-то доброе немой сказать хочет.

А как-то пришла тетка Агафья, и Митька - к ней.

- Тетка Агафья, - говорит, - а дядя Федор, он вовсе и не страшный.

- Не страшный, не страшный, соколик! - отвечает тетка Агафья. - А чего ему быть страшным? Ты слушай его, он, Митька, человек добрый, таких еще поискать нужно.

- А чего он немой? - спрашивает Митька. - И ноздри чего у него драные? Разбойник он? Он человека убил?

- Что ты, что ты, бог с тобой! - замахала руками тетка Агафья. Какой он разбойник! Все бы такими были! - Потом наклонилась к Митьке и зашептала: - Ты про мужицкого царя слыхал?

- Про Емельку Пугачева? - спросил Митька. - Которому руки и ноги рубили?

- Какой он тебе Емелька! - повысила голос тетка Агафья. - Емелиан Иванович он! - И снова зашептала: - Федор-то был у Пугачева своим человеком. А как разбили Пугачева, схватили и Федора. Пытали, а потом разодрали ноздри и язык отрезали. Вот без малого пятнадцать лет такой он и есть. Ты его люби, Митя, - он человек хороший, - уходя, еще раз сказала тетка Агафья.

А вечером пришел Федор и присел на лежанку, Митька доверчиво улыбнулся, уткнулся ему в живот лицом, как, бывало, к матери, и стал гладить рукой по спине. И Федор своей шершавой рукой Митьку гладил. И сидели они молча весь вечер...