Читаем История культуры древней Греции и Рима полностью

Отнюдь не случайность, что выдающиеся римские правоведы конца II — начала I в., до н. э., Публий Муций Сцевола и его сын Квинт, Марк Юний Брут и Маний Манилий, которых римская традиция называет творцами римского гражданского права, были стоиками, учениками находившегося тогда в Риме и дружившего со Сципионом Младшим и Полибием философа Панетия. Стоическая диалектика, наука о понятиях, суждениях и выводах, во многом способствовала разработке юридической терминологии и систематизации правовых норм. То, что Брут для изложения системы гражданского права воспользовался формой пери патетического диалога (родившейся в школе Аристотеля), к которой для описания историко-литературных проблем прибег в «Дидаскалике». и Акций, говорит о том, с какой легкостью перенимали в Риме в конце II в. до н. э. греческие литературные формы. В 18 книгах сводного труда Квинта Муция Сцеволы, также основывающегося на учении стоиков, изложение системы римского гражданского права сгруппировано вокруг отдельных вопросов: «о кражах», «о легатах», «о товариществах» и т. п. Наряду с интересом к гражданскому праву, регулирующему повседневную жизнь людей, усилилось под влиянием Полибия, восхвалявшего римские государственные установления и связывавшего с ними все. успехи римлян, изучение римских юридических древностей и особенно публичного права. Об этом свидетельствуют названия несохранившихся трактатов «О магистратах» консула 129 г. до н. э. Семпрония Тудитана и «О властях» Марка Юния, прозванного Гракхан за его дружбу с младшим из братьев-реформаторов, Гаем.

ПОЭЗИЯ И ТЕАТР

Эпоха Гракхов и Суллы, эпоха острых социальных и политических распрей и начала гражданских войн, благоприятствовала расцвету прозы, особенно публицистики, политической риторики и историографии. В области поэзии мы напрасно стали бы искать в тот период выдающихся творений, если не считать трагедий Акция, безраздельно царившего тогда на римской сцене, или «Сатуры» его соперника Гая Луцилия, основателя этого поэтического жанра, родившегося из смешения тем и жанров. Сатуры писали уже Энний и Пакувий, но только богатый римский всадник Луцилий, друг Сципиона Младшего, сумел в этом жанре язвительно высмеять многое, чем жил современный ему Рим, включая отдельных влиятельных политиков и даже весь «римский народ, голосующий по трибам», за то, что тот не отдал свои голоса любимому поэтом Сципиону. Зло обличая политических противников Сципиона, Луцилий в остальном сохраняет тон насмешливого благодушия, глядя несколько свысока на общество, в котором вращался, и рассказывая охотнее, хотя и в шутливом тоне, о себе самом, о своей семье, имении и рабах. Подобно тому как в одной из его «сатур», в описании пира олимпийских богов, бог Ромул Квирин, воплощение старого сурового Рима былых времен, предпочитает «горячую репу» пышным яствам олимпийцев, сам поэт сторонится нового мира богатеющих финансистов, грабящих провинции, и поносит современный ему Рим и порчу нравов. Но он и сам не чужд светской суеты, дружит со многими образованными людьми, греками и римлянами, и неустанно ведет полемику с Акцием, критикуя как его попытки реформировать римскую орфографию, так и его трагедии, где подчас выступают фантастические, не существующие в природе животные, вроде «летающих и крылатых змеев».

Во многом новаторским был сам подход Луцилия к поэзии. Он отстаивает свое право творчески относиться к традициям, свободно выбирать темы, а не писать, например, как от него, вероятно, ожидали, эпическую поэму о подвигах его друга Сципиона. Хотя Гораций с чувством законного превосходства высмеивал больше 100 лет спустя самородный талант Луцилия, но, если сравнить гекзаметр Луцилия с гекзаметром Энния, мы увидим, насколько автор «Сатур» усовершенствовал эту форму стиха. Образованный, эллинизированный римский нобиль конца II в. до н. э., Луцилий постоянно уснащает свою латинскую поэтическую речь греческими словами и выражениями; мода эта сохранится в римских литературных кругах до самого конца существования Римского государства. Свободный в выборе тем, смело помещавший рядом путевые заметки, воспоминания о военном походе, споры философов, Луцилий чувствовал себя свободным и в выборе жанров: помимо «сатур» писал также басни, например басню о больном льве и лисице.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука