История культуры Санкт-Петербурга

Для собравшихся в зале остатков ленинградской интеллигенции все это было полной неожиданностью. После войны и блокады они надеялись на какую-то «оттепель», им казалось, что они ее заслужили, что подвиг Ленинграда давал ему право на снисхождение со стороны Сталина. Теперь они вдруг оказались перед угрозой новых жестоких репрессий.

Стало очевидным, что Сталин не успокоится, пока не уничтожит окончательно Петербург в Ленинграде и не поставит этот город на колени. Только так можно было трактовать высказывание Жданова: «В Ленинграде не должно быть прибежища для разных примазавшихся литературных проходимцев, которые хотят использовать Ленинград в своих целях. Для Зощенко, Ахматовой и им подобных Ленинград советский не дорог. Они хотят видеть в нем олицетворение иных общественно-политических порядков и иной идеологии. Старый Петербург, Медный Всадник, как образ этого старого Петербурга, – вот что маячит перед их глазами. А мы любим Ленинград советский, Ленинград как передовой центр советской культуры».

Это роковое собрание кончилось в первом часу ночи. Несколько сот человек расходились бесшумно и молча. Никто не обменялся ни словом, даже шепотом. Так молча и разъехались. Над судьбой каждого из них и над судьбой города в целом повис огромный вопросительный знак.

* * *

Как выяснилось, новый разгром партийной и бюрократической элиты Ленинграда Сталин отложил на несколько лет, дождавшись ухода со сцены Жданова. Верный сатрап Сталина, невысокий тучный Жданов, одутловатое лицо которого украшали аккуратно подстриженные щегольские усики, возглавлял ленинградскую партийную организацию после гибели Кирова 10 лет, с 1934 года. Переведенный в 1944 году в Москву, он продолжал курировать Ленинград. За организацию обороны Ленинграда во время войны Сталин наградил Жданова высшими орденами и званием генерал-полковника, но национальная и мировая известность (включая вожделенное появление на обложке журнала «Тайм») пришла к Жданову как к «надзирателю по идеологии» (как насмешливо называл его сам Сталин) в связи с хамскими выступлениями Жданова против Ахматовой, Зощенко, Шостаковича, Прокофьева и других.

Сталин наблюдал за этим ростом популярности Жданова с возраставшим раздражением, и скоропостижная смерть Жданова в августе 1948 года была, учитывая обстоятельства, подозрительной. (Сам Сталин спустя несколько лет объявил, что смерть Жданова была результатом «вредительства» лечивших его врачей.) Уже со второй половины 1948 года Сталин начал готовить ликвидацию бывших ленинградских помощников и протеже Жданова, числом около 200. Все они были арестованы в 1949 году, обвинены в различных государственных преступлениях и после мучительных пыток расстреляны.

В очередной раз ленинградское руководство было обезглавлено, а сам город поставлен в положение парии. Последовали многочисленные аресты, разжалования и увольнения, причем бывшие ленинградцы подвергались гонениям по всему Советскому Союзу. В сущности, они обвинялись в создании некоей преступной «ленинградской секты», которая замышляла вернуть Ленинграду ведущую культурную и экономическую роль, вплоть до возвращения городу статуса столицы России. Вся эта, наиболее массовая в послевоенные годы, репрессивная акция Сталина получила название «ленинградского дела».

Но пока Жданов был жив, именно он по поручению Сталина дирижировал все расширявшейся кампанией, направленной на окончательное усмирение русской культуры. Вслед за осуждением Ахматовой и Зощенко одно за другим были опубликованы агрессивные партийные постановления о драматических театрах, о кино и о «композиторах, придерживающихся формалистического, антинародного направления», к которым были причислены Шостакович, Прокофьев, Арам Хачатурян и другие. Каждое постановление принималось вроде бы по частному поводу, но немедленно абсолютизировалось прессой и радио и приобретало черты универсальности, становясь какими-то новыми коммунистическими скрижалями.

Миллионы жителей разоренной, голодной страны с устрашавшей исступленностью на тысячах собраний повторяли и заучивали как магические заклинания формулировки этих партийных постановлений. Как вспоминал современник, «жизнь проходила от собрания к собранию, от кампании к кампании, и каждая последующая была тотальнее, всеобъемлющее, беспощаднее и нелепее, чем все предыдущие, вместе взятые. И все время нагнетали атмосферу виновности, всеобщей и каждого в отдельности виноватости, которую ничем никогда не искупить». Ситуация в России напоминала грандиозный театр абсурда, в котором принуждали принимать участие всех и каждого и из которого невозможно было сбежать.