История либерализма в России, 1762–1914

Вопрос о том, по каким причинам Сперанский не настаивал больше на окончательной редакции и утверждении свода законов, а напротив, использовал первый представившийся ему предлог для того, чтобы похоронить проект, заслуживает очень большого внимания. Является ли это знаком того, что его подход ко всей проблеме создания свода законов и вообще его законоведческие понятия сильно изменились за прошедшее время? Такую возможность, конечно, нельзя исключить. В главе третьей я указывал на то, что нельзя переоценивать радикализм Сперанского до 1812 года, что влияние на него консервативных идей между 1812 и 1821 годами усилилось, что в мировоззрении его произошло значительное укрепление консервативных тенденций. Ведь мы знаем, что Сперанский в свои молодые годы читал Юма и Стюарта, как и популярных в то время в России Бентама и Адама Смита, но никого из них, даже Бентама, нельзя считать представителями радикализма. Затем он много занимался французской юридической литературой, причем меньше внимания уделял представителям школы естественного права, а больше интересовался Троше и сродными ему авторами, которые уже выросли из восторгов перед рационализмом, и при составлении свода законов в очень значительной мере исходили из старого французского права. Остается сомнительным, был ли Сперанский в дальнейшем под влиянием немецкой исторической школы. Он изучил немецкий язык лишь когда ему было уже 50 лет, и русский законовед Каркунов считает, что идеи исторической школы оставались Сперанскому чуждыми, несмотря на то, что он читал произведения Савиньи. Каркунов утверждает, что Сперанский не понял настоящего смысла произведения Савиньи «Призвание»¹⁴. Нелегко, однако, составить себе об этом точное мнение. Конечно, Сперанский с удовольствием подчеркивает, что Савиньи в «Системе современного римского права» вынужден признать, что в тех странах, где созваны своды законов, законоведчество сделало большие успехи. Но это не доказывает еще принятия им идей исторической школы. Корф далее упоминает, что Сперанский во время своего пребывания в Иркутске читал Клопштока, Шлегеля и Мюллера, по всей вероятности, Адама Мюллера, то есть одного из самых важных представителей консервативного направления¹⁵.

После возврата из Сибири он часто встречался с Карамзиным¹⁶. Они даже посещали друг друга. Надо предполагать, что духовный мир этого умственно богатого человека оказал влияние на Сперанского. Сперанский также произвел положительное впечатление на Карамзина. Корф пишет: «Узнав его /Сперанского/ короче, он /Карамзин/ убедился в том, что у Сперанского не было закоренелых идей, а напротив, была удивительно гибкая, всепонимающая, многосторонняя натура. Иного впечатления умный и наблюдательный Карамзин не мог вынести из знакомства. С тех пор он старался всячески поддерживать его у императора Александра»¹⁷.

Одна из первых проблем, которой занялся Николай I, была — создание свода законов. Законодательную комиссию он превратил во второй отдел «Собственной Его Императорского Величества канцелярии» и во главе этого отдела поставил профессора Балугьянского. Сперанский, остававшийся по-прежнему членом Государственного Совета, должен был фактически выполнять работу, не занимая при этом никакого особенного поста. Прежде всего он составил две записки. В одной из них был исторический отчет о работе законодательной комиссии, другая содержала план дальнейшей работы. Здесь Сперанский представляет императору на выбор две возможности: составлять систематические своды законов так, как пытались сделать при Александре, или избрать путь систематического издания всех существующих юридических постановлений. Император решительно высказался за второй метод. При подготовлении свода законов Балугьянский, Сперанский и их сотрудники должны были брать себе за образец кодекс Юстиниана и исходить из принципов, сформулированных Бэконом¹⁸. Принципы эти были именно теми идеями, из которых, как мы уже видели, исходил Карамзин в своей «Записке о древней и новой России». Поэтому не удивительно, что принятый теперь план работы для составления свода в основном соответствовал высказанным Карамзиным идеям.

Спорным остается вопрос, придерживался ли Сперанский всегда существующего русского права или он все-таки иногда «тайком» вводил в свод правовые постановления из различных иностранных кодексов, иными словами, не содержит ли свод некоторые элементы, в основу которых легло принятие иностранного права. Этому вопросу посвящена статья М. Винавера¹⁹. Винаверу удалось в некоторых случаях доказать, что тут налицо элементы иностранного права. Но эти случаи все же представляют собой отдельные исключения. В общем, Сперанский исполнил работу согласно принятому плану.