История любовная

– Зачем дурных? Девчонку-то… Да они сами рады! Я б на вашем месте давно сыграл. А то другому кому поддастся… Гляди, как играться-то стала… самая ее пора. А молодое-то дело… «Рожа» вон… и тот норовит в куточек какой… к старухе ходит! В Банном они жили, все смеются. А я прямо говорю: это его занятие! Что Господь послал…

– Погоди, Гриша… Он позвонился, а потом? – Ну, барышня отперла…

– Сама?! Это… такая, красивая?

– Со-чная!… Прямо репка! Ну, он ей пакет подал – и побежал.

– Побежал?! А она…

– Чего, она? Она, понятно, как полагается. Стала собираться.

– Стала собираться?!.

– Мотнула головой – ладно, говорит, приду. Может, за извозчиком побег. Екстренность! Жалко тоже женщину, как она, может, опростаться не может. Их дело тоже… бе-довое! А вот решаются, вот что ты хочешь. Значит, так уж ей по закону требуется. Сами называются…

– Сами?…

– Вот я вам объясню, какой у них секрет замечательный. Кажная женщина имеет срок, как все равно звонок! И она, как увидит, что…

Подошли кучер и скорняки, и мне показалось неудобным слушать. Я побежал в залу – следить в окошко. Но плохо было видно, и я поспешил в садик. На дороге попалась тетка.

– Да что ты шмыжишь, как чумовой? То туда, то сюда… Учи екзаменты!

– В садике геометрию учу! – крикнул я. – На земле ее надо, теоремы!

– Вижу, чего ты шмыжишь! В бабки тебе с мальчишками!…

Я засмеялся даже.

– Смейся, смейся! Провалишься уж, попомни мое слово! Я даже и сон видала…

У меня засосало сердце.

Ничего не соображая и не стыдясь, я влез на заветную рябину. Она только что начинала распускаться, была в сероватых почках. И вдруг я услышал голос… ее серебристый хохот?… Я чуть не упал с рябины: она появилась на крылечке! Она смеялась. В руке у нее был розовый листочек! Женькин?! Тугая белая кофточка обтягивала ее девственную, но уже расцветшую фигуру. Вишневая шапочка игриво сидела на пышной ее головке, и роскошные волосы золотисто-темного каштана красиво обрамляли девственное лицо ее, на котором неумолимая жизнь не проложила еще своих нестираемых следов. Это была как Нелли из Эмара, перед красотой которой смягчилось сердце даже у «Серого Медведя»! Я разглядел капризные розовые губки и поражающие глаза, скрывавшиеся за синеватым пенсне, от солнца. Это продолжалось одно мгновенье. Она повернула за угол, к воротам. – Прогуляться идти изволите? – услыхал я вкрадчивый, сладкий голос.

Я даже вздрогнул. Из-под меня шел голос! Я понял, что это Карих: он стоял подо мной, в сарае.

– Да, немножко. Чудесная погода… – пропела она, как флейта.

– Прямо… райская погода! Счастливо погулять, нас не забывать! – послал ей вдогонку Карих.

Побежать к воротам? Но там торчали. Застывший, сидел я на рябине.

…Сразу пошла навстречу! Никакой гордости, ни чувства чести! Так поддалась обману… Не может понять, что ему нужна только женщина, как раба, добыча!!. Летит, как бабочка на огонь, а он, как Мефистофель, цинически хохочет! У него мефистофельское лицо! А она, девственно-чистая, как ребенок, стремится к бездне…

…Но она же акушерка! Все они легко смотрят… Женщины «сами называются»! И вот она ищет приключений, как такая, как арфистка Гашка… Сейчас покатят… Часы заложит за два рубля, на Рождестве закладывал! Мороженым угостит, в Сокольники прокатит… Потом…

От Гришки я много слышал. В семейные номера ходят. И сам я видел, когда приходилось дожидаться в банях.

…За сборкой сопит хозяин, дремлет. Коридорный банщик стучит в номер. Я жду, кто выйдет. Крючок отщелкнул. Макарка-банщик ловко заслоняет дверью, чтобы проскочили незаметно к другому входу. Но я вижу: пробежал розовый платочек; мужчина тяжело ступает, темный. «Пожалте-с!» – приглашает меня Макарка, утаскивая поднос с бутылкой. Идти я не решаюсь, сказать – стыдно. Хозяин говорит сонно: «Проведи в чистый номер!» Макарка ведет с ворчанием: «Все чисты!» Противен его голос, вихляющая походка, ситцевые розовые штаны, болтающиеся, как на палках, прелый, тяжелый воздух, сырые стены, разбитое зеркало в камине… Я сажусь на чистую простынку и подбираю ноги. Ковер холодный, мокрый. И вижу – образ! Пыльная вербочка, сухая… под праздник горит лампадка. Думаю о «грехе», о Боге. Все смешалось.

Я сидел на рябине, выдумывал страшные картины.

– Женька, втянув подбородок, говорит ей басом: «Любовь – физиологическое чувство, и надо смотреть просто. Я мужчина, и беру женщину, как добычу!» Она говорит спокойно: «Да, я очень легко смотрю на это!…» И быстро идут куда-то.