История любовных похождений одинокой женщины

И я тоже, заболев этим недугом, пришла лечиться к глазному лекарю. Волосы я кое-как небрежно скрутила в пучок на макушке, перестала белиться, носила на платье самый грубый воротник. При мысли о постигшей меня беде, хуже которой не может случиться, у меня навертывались слезы на глаза, и я, слегка склонив голову, утирала их лоскутком желтого шелка… Мой вид невольно волновал сердце!

Как раз в это время на улице Годзёхаси была известная лавка, где продавались веера. Ее хозяин был большой чудак. Он не взял себе богатой жены с приданым и, хотя в столице Киото нет числа красивым девушкам, только мотал головой, когда ему о них говорили. «Золото и серебро из-под земли брызжут», — любил он шутить. Так, проводя время в веселом распутстве, дожил он до шестого десятка. Вдруг, случайно увидев меня, он с первого же взгляда воспылал ко мне любовью и захотел взять меня в жены, как была, без ничего. У меня не было ни корзины с платьем, ни даже шкатулки для гребней. Сгорая от любви ко мне, старик всячески меня добивался, засылал ко мне сватов, а в качестве свадебного подарка послал мне, согласно обычаю, бочонок с вином.

Женщине выпадает иногда неслыханное счастье! Стала я сидеть в лавке посреди множества работниц, сгибающих бумагу для вееров, и меня почтительно звали госпожой хозяйкой. Я все еще могла гордиться своей приятной внешностью, стоило мне только принарядиться и пожить в холе. Многие стали захаживать в лавку только для того, чтобы поглядеть на меня, и покупали, не торгуясь, складные веера из пяти косточек и трех листов бумаги. Даже бонзы под предлогом покупки вееров для благодарственного подарка своим прихожанам тайком засматривались на хозяйку. Скоро от покупателей не стало отбоя. Дела нашей лавки пошли в гору, и даже знаменитые веера миэйдо вышли из моды, и веера, расписанные Юдзэном, перестали пользоваться спросом. Мы ввели в моду новые веера. Люди наедине с собой помирали от смеха, разглядывая их на свет. Тогда на них проступал второй, тайный, рисунок и становились видны, как живые, прекрасные тела женщин. Так наши веера раздували славу нашего дома!

Вначале муженек мой был доволен и смотрел сквозь пальцы на то, что гости заигрывали со мной и хлопали меня по спине. Но один очень красивый мужчина стал приходить в лавку каждый день, покупая всякий раз самые дорогие веера. Я шутила с этим гостем без всякой задней мысли, но как-то незаметно игра стала настоящей любовью, и супружеское согласие в моей семье было нарушено. Муж не давал мне воли и все время устраивал сцены ревности. В конце концов он потерял терпение и выгнал меня из дому. Я стала искать своего любезника, но не знала, откуда он, и горько каялась в своем легкомыслии.

С тех пор пришлось мне долго томиться без дела, приютившись в дешевой гостинице для слуг на улице Оикэдори. Я продала все свои платья и пожитки, чтобы не умереть с голода, и всех просила помочь мне пристроиться, но верно пословица говорит: чего в столице много, так это храмов и женщин! Я никак не могла найти себе службу и наконец временно нанялась к одной мастерице, ткавшей парчу. Но не слишком весело встречаться с мужчинами тайком всего шесть раз в месяц, в свои немногие отпускные дни!

В то время на улице Каминагадзя жил один человек, принявший в миру монашеский обет. У него было несколько собственных домов, и доходы с них шли у него, как говорится, и на рис, и на приправы, и на разные забавы. Он был бережлив, рассчитывал доходы на круглый год — ел только сушеную рыбу. И, сочетая удовольствие с пользой, держал у себя в доме одну-единственную служанку да одну кошку.

Я поступила к этому скопидому прислугой на все, — подрядившись днем носить воду и кипятить чай, а ночью растирать ему ноги. От работы там руки не ломило: кроме хозяина, угождать было некому. Он был далеко еще не стар годами, всего лет сорока от роду, но держался как дряхлый старик.

О, если б можно было забыть, как тоскливо спать на одиноком ложе! Хотя в моем женском сердце и кипели нечистые страсти, но попусту нечего и грешить, думала я, — от этого хозяина ничего не дождешься.

И летом и зимой он носил на голове шелковый колпачок и кутал шею в теплый шарф на вате. Двигался он так медленно, что с крыльца спускался битый час, точно вот-вот рассыплется на ходу.

— Да, старость не радость, нельзя ни встать, ни сесть свободно, — пожалела я хозяина и принялась всячески за ним ухаживать.

— Потеплее укройтесь, чтоб не озябнуть. Если ночью вам станет не по себе, разбудите меня. Я лягу спать вон там, — говорила я ему.

Я покинула всякие помыслы о любви с ним и решила, что осенью уйду от него, а до пятого числа девятого месяца, когда берут расчет у хозяев, уж потерплю как-нибудь.

И что же! Этот человек, такой хилый на вид, оказался прямо богатырем. Всю ночь он глаз не смыкал и заявил:

— Теперешние молодые люди от рождения слабы, смех берет на них глядеть!