История любви

– Какие они красивые! – воскликнула Дженни. – Никогда не видела ничего подобного: как будто и впрямь из золота и серебра!

– Вообще-то да, – с некоторой долей неловкости ответил я.

– Надо же! И все твои? – изумилась Дженни.

– Нет. Папины.

Оливер Барретт Третий не стал призером Олимпиады 1928 года. Однако он одержал победу в паре других известных соревнований по гребле. Вернее, во многих. И теперь Дженни ошеломленно взирала на начищенные до блеска доказательства его успехов.

– В Крэнстоне есть Лига боулинга, так даже там такие штуки не вручают, – тихо произнесла она. И тут решила бросить камешек в мой огород. – Оливер, а у тебя кубки есть?

– Конечно.

– Тоже под стеклом?

– Нет, под кроватью. В моей комнате.

Она одарила меня своим многозначительным взглядом и прошептала:

– Потом покажешь, ладно?

Не успел я проникнуться смыслом этого заманчивого предложения насчет кровати, как нас прервали.

– А, вот и вы! Приветствую!

Типичное сукинсынство – Барретт-старший предстал перед нами собственной персоной.

– Здравствуйте, сэр, – сказал я. – Это – Дженнифер…

– А, привет, привет.

Я еще не успел представить Дженни, как отец уже жал ей руку. Я заметил, что сегодня он сменил свой костюм директора банка на нечто более элегантное – спортивный пиджак из кашемира. На лицо же, которое обычно придавало ему сходство с каменным изваянием, папуля налепил коварную улыбку.

– Входите и знакомьтесь, это – миссис Барретт.

Дженни ожидало удовольствие еще более редкостное – встреча с Элисон Форбс Барретт, школьная кличка которой звучала не иначе как «Пьянчужка». (Иногда я спрашивал себя, какую роль могло бы сыграть в ее жизни это полученное еще в колледже прозвище, если бы с годами она так и не остепенилась и не стала попечительницей музея.) Колледж «Пьянчужка» Форбс так и не окончила, бросив его на втором курсе с полного благословения родителей. Еще бы, такой повод – она ведь вышла замуж за самого Оливера Барретта Третьего…

– Моя жена Элисон, а это – Дженнифер… э-э…

Сукин сын уже узурпировал право представлять Дженни!

– Калливери, – договорил я за отца, пользуясь тем, что он не знал фамилии Дженни, и в первый и последний раз в жизни ее переврав.

– Кавильери, – вежливо поправила меня Дженнифер.

– Как в опере «Cavalleria Rusticana»[17]? – спросила моя мать, желая, видимо, показать, что, несмотря на неоконченное образование, была достаточно культурным собеседником.

– Правильно, – улыбнулась Дженни. – Но мы не родственники.

– A-а… – только и нашлась, что сказать, мама.

– A-а… – вторил ей мой отец.

Мне оставалось лишь добавить свое «а-а» и гадать, поняли ли родители шутку Дженни.

Элисон Форбс Барретт пожала Дженни руку, и после обычного обмена банальностями, дальше которого у нас дома не заходило никогда, мы присели. В помещении стало тихо. Я пытался понять, что происходит. Мама, конечно, оценивала Дженни и ее костюм (на этот раз лишенный какой-либо богемности), ее манеру держаться, ее произношение. Надо признать, избавиться от крэнстонского выговора моя любимая так и не смогла.

Дженни, наверное, тоже оценивала мою мать. Мне говорили, девушки часто так делают, чтобы лучше узнать человека, за которого они собираются замуж. Не исключено, что она оценивала и Барретта-старшего. Интересно, заметила ли она, что он выше меня ростом? И как Дженни нашла его пиджак?

А он тем временем, как всегда, выбрал в качестве мишени меня:

– Как дела, сын?

Удивительно, насколько хреновым для выпускника колледжа Родес собеседником был отец[18].

– Прекрасно, сэр, прекрасно.

Как бы желая поддержать баланс в беседе, мама обратилась к Дженни:

– Хорошо ли вы доехали?

– Да, – ответила Дженни. – Хорошо и быстро.

– Оливер любит разогнаться, – вставил отец.

– Ну, до тебя мне далеко, папа, – парировал я.

Что он на это скажет?

– Да, пожалуй, что так.

Да что ты, папочка!

Миссис Барретт, которая всегда на стороне отца, перевела разговор на более общую тему – то ли на музыку, то ли на живопись, я не очень внимательно слушал. Даже не заметил, как в руках оказалась чашка чая.

– Спасибо, – сказал я. И добавил: – Мы ненадолго.

– Что? – не поняла Дженни. Они с мамой, кажется, обсуждали Пуччини или еще кого-то в этом роде и потому сочли мое замечание несколько неожиданным. Мать посмотрела на меня (такое с ней случалось редко):

– Но вы же приехали на обед?

– Ну, мы не сможем, – сказал я.

– Да, конечно, – почти одновременно со мной произнесла Дженни.

Я повернулся к ней:

– У меня дела.

Во взгляде Дженни читалась фраза: «Что за бред ты несешь?» Затем тишину нарушил мистер Каменное Лицо:

– Вы останетесь на обед. И это приказ!

Его деланая улыбка не предполагала отказа. Но я не собирался терпеть командный тон. Даже от финалиста Олимпийских игр.

– Мы не можем остаться, сэр! – заявил я.

– Но мы должны! – возразила Дженни.

– С чего бы это? – поинтересовался я.

– Я хочу есть, – ответила она.

…Мы сидели за столом, покорные воле Барретта-старшего. Он склонил голову. Мать и Дженни последовали его примеру. Ну, и я тоже.