История любви

Потом Дженнифер довольно долго молчала. Неужели нам не о чем говорить? Может быть, я разочаровал ее тем, что не имею никакого отношения к поэзии? В чем же дело? Она просто сидела, чуть-чуть улыбаясь мне. Чтобы хоть чем-то заняться, я начал просматривать ее тетрадки. Почерк у нее был любопытный — маленькие остренькие буковки и ни одной заглавной (может быть, девочка вообразила себя э. э. каммингсом[3]?). А занималась она чем-то умопомрачительным: «Сравнит. лит. 105, Музыка 150, Музыка 201…»

— Музыка 201? Это ведь курс для выпускников? Она кивнула с плохо скрываемой гордостью:

— Полифония Ренессанса.

— А что такое «полифония»?

— Ничего сексуального, Преппи! Почему я все это терплю? Может быть, она вообще не читает «Кримзон»[4] и не знает, кто я такой?

— Эй, ты что, не знаешь, кто я такой?

— Знаю, — ответила она с пренебрежением. — Ты тот самый парень, которому принадлежит Бэрретт Холл.

Она действительно не знала, кто перед ней.

— Бэрретт Холл не принадлежит мне, — заюлил я. — Просто мой прадедушка подарил его Гарварду.

— Для того чтобы его занюханного правнука наверняка приняли в Гарвард.

— Дженни, если я, по-твоему, законченный дебил, то тогда зачем ты потащилась со мной пить кофе? Она подняла глаза и улыбнулась:

— Мне нравится твое тело.

Одно из главных качеств настоящего победителя — это умение красиво проигрывать. И здесь нет никакого парадокса. Истинный гарвардец способен превратить в победу любое поражение…

И, провожая Дженни до общежития, я все еще надеялся взять верх над этой рэдклиффской паршивкой.

— Послушай, паршивка, в пятницу вечером будет хоккейный матч. Играет Дартмут.

— Ну и?

— Ну и я хочу, чтобы ты пришла. Она ответила с характерным для Рэдклиффа уважением к спорту:

— А какого черта я должна идти на этот вшивый хоккейный матч?

Мне удалось ответить небрежно:

— Потому что играю я.

— За какую команду? — спросила она.

Глава 2

Оливер Бэрретт IV Ипсвич, Массачусетс. Возраст — 20 лет.

Специальность — общественные науки.

Предполагаемая карьера — юриспруденция.

Студент последнего курса.

Рост — 5 футов 11 дюймов.

Вес — 185 фунтов.

Деканский список:

1961, 1962, 1963.

Член хоккейной команды — победителя чемпионатов Плющевой Лиги[5]: 1962, 1963.

К этому времени Дженни уже наверняка прочитала мои биографические данные в программке. Я трижды удостоверился, что Вик Клейман, наш менеджер, снабдил ее программкой.

— Боже мой, Бэрретт, это что, твое первое свидание?

— Заткнись, Вик, а то будешь жевать свои зубы.

Разминаясь на льду, я ни разу не помахал ей (верный признак неравнодушия) и даже не взглянул в ее сторону. Но убежден, что она была убеждена, будто я на нее все-таки смотрю. Я также думаю, что во время исполнения Национального Гимна она сняла очки отнюдь не из уважения к государственному флагу…

В середине второго периода мы побеждали Дартмут со счетом 0:0. Иными словами, Дейви Джонстон и я уже несколько раз были готовы продырявить сетку их ворот. Зеленые ублюдки почувствовали это и начали грубить.

…Обычно я придерживаюсь определенной тактики: луплю все, что одето в форму противника. Где-то под ногами болталась шайба, но в эту минуту мы сосредоточили все свои усилия на том, чтобы как можно качественнее отдубасить друг друга.

И тут засвистал судья:

— Удаление на две минуты.

Я оглянулся. Он показывал на меня. На меня? Но ведь я еще ничего не сделал, чтобы заслужить удаление?!

— Но послушайте, что я такого сделал? Странно, но судья не заинтересовался продолжением диалога.

— Номер седьмой — удаление на две минуты, — крикнул он в сторону судейского столика и подтвердил это соответствующей жестикуляцией…

Зрители неодобрительно зароптали; некоторые гарвардцы выразили сомнение по поводу остроты зрения и неподкупности судей. Я сидел, стараясь восстановить дыхание и не глядя на лед, где Дартмут теперь имел численное преимущество.

— Почему ты сидишь здесь, когда все твои друзья играют там?

Это был голос Дженни. Я проигнорировал ее и принялся громко подбадривать своих товарищей по команде.

— Жми, Гарвард! Шайбу! Шайбу!

— Что ты натворил?

Мне пришлось повернуться и ответить — в конце концов, я же пригласил ее сюда.

— Я перестарался…

— Наверное, это большой позор?

— Ну, Дженни, пожалуйста, не мешай — я хочу сосредоточиться.

— На чем?

— На том, как бы мне урыть этого подонка Эла Реддинга!

Я не отрывал глаз ото льда, оказывая моральную поддержку моим соратникам.

— Значит, ты любишь грязную игру? — Дженни продолжала занудствовать. — А меня бы ты мог «урыть»?

Я ответил, не поворачивая головы:

— Я это сделаю прямо сейчас, если ты не заткнешься.

— Я ухожу. До свидания.

Когда я оглянулся, ее уже не было. Я встал, чтобы лучше видеть игру, и в эту минуту сообщили, что мое штрафное время истекло. Мне оставалось только перемахнуть через барьер.