История Люции

– Чемодан свой убери, мешает. Не проехать, не пройти, чуть в воду не свалился из-за тебя.

– Какой ещё чемодан? – вскинулась Мила. – Сумка под сиденьем, неужели мешает? Так габариты убавлять надо, или яхту побольше купить.

– Сумка не мешает. Я тебя имел в виду, – не остался в долгу Виктор. И легонько шлёпнул – даже не шлёпнул, только коснулся ладонью – по Милкиной попе, обтянутой белыми брюками.

Брюки были гордостью Милы, она сшила их сама по журналу «Бурда моден», но получилось неудачно. Что-то было явно не так – то ли с выкройкой, то ли с Милкиной попой (вероятнее всего, наличествовали оба фактора) – и брюки, неплохо облегающие фигуру спереди и с боков, сзади сидели мешковато, пузырём. Если к этому добавить тот факт, что зад у Милы был, мягко говоря, тяжеловат, а белый цвет зрительно увеличивал и без того внушительный объём (уместнее было бы сказать – объёмы, уж очень получилось фундаментально), то с Виктором хотелось согласиться. Виктор смотрел, что называется, в корень: Милкин зад в вызывающе белых брюках и вправду смахивал на чемодан – такой же объёмисто-громоздкий.

Люся прыснула. Мила взорвалась как петарда, и они с Виктором разругались в пух и прах. На «пролетарский» пляж оба приехали злые и насупленные. Виктор побросал на берег сумки и велел им разуться: у берега были камни, подойти ближе яхта не могла. Мила, обиженно сопя, выбралась из яхты и выговорила Виктору за то, что он бросил их с Люсей багаж прямо на траву – конечно, можно и бросить, ведь не своё, не жалко!

Виктор молчал. Люся попыталась исправить положение – поблагодарила Виктора за то, что он согласился их подвезти (а на автобусе ещё когда бы приехали, его ещё дождаться надо…), и вежливо попрощалась. Получилось неловко: Люся с ним говорила, а он смотрел мимо неё, словно не замечая. А вокруг уже собралась толпа – всем хотелось посмотреть на красавицу– яхту, такое не часто увидишь: гоночная яхта олимпийского класса, летящие очертания, огромный парус… И яхтсмен, словно сошедший с обложки журнала, широкоплечий, загорелый (невзирая на то, что лето ещё не началось), с рельефными буграми мышц и выбеленными солнцем волосами. Синие глаза и ослепительно белые зубы на загорелом лице дополняли картину, гармонично сочетаясь с сине-белой яхтой. Этакий мачо…

Виктор сухо попрощался с ними и отвернулся. «Жанну» сносило на камни, её надо было спасать. Услужливые руки отдыхающих уже толкали попавшую в беду яхту, помогая ей выбраться на спасительную глубину. Виктор благодарно кивнул и запрыгнул в лодку. Подтянул какую– то снасть – и яхта полетела как птица, скользя над водой. Люди на берегу не расходились, смотрели вслед удаляющейся яхте и махали рукой.

– Ну, пошли, что ли, на электричку – Мила потянула Люсю за руку, и та покорно поплелась следом. На яхту она не оглядывалась. Ну почему? Почему всё и всегда в этой жизни достаётся таким, как Мила и Рита?

Электричка тронулась, в окна вагона ворвался ветер – не такой, как на воде, – ласковый ветерок, пахнущий лесом. Не стоит себя жалеть, это уж последнее-распоследнее… Она не станет жалеть. Ей сегодня достался кусочек – той вожделенной, недосягаемой, чужой, восхитительной жизни, которой живут многие, очень многие! – не замечая, что она восхитительна. Рассказать бы кому-нибудь… Да никто не поверит.

Люся улыбнулась своим мыслям и встретила вопросительный взгляд Милы. Не над ней ли, Милой, она смеётся?

– Ты чего смеешься?

– Ну, мы и попали с тобой! А если бы перевернулись?

– Тогда на эту электричку мы бы точно опоздали, и на следующую тоже, – ответила подруге Мила, и скоро обе хохотали, захлёбываясь смехом и вытирая слёзы.

За окном проносились леса, перелески, посёлки, яркие кубики дачных домиков. Ветер, задувавший в окно, наполнил вагон запахом полевых цветов. Длинно вздохнув, Люся сунула руку в карман и неожиданно нащупала пальцами жёсткий квадратик. И крепко сжала в руке.

Вынула – уже дома. На квадратике чётким мужским почерком был написан телефон Виктора и коротенькая, в несколько слов, записка: «Людмила, позвони, когда захочешь меня увидеть. Я буду ждать. Виктор».

Ну конечно! Конечно, он хотел увидеться в Милой, но они опять поругались (милые бранятся – только тешатся) – и сунул записку в Люсин карман, знал, что она передаст.

Записку Люся не передала. Очень хотелось позвонить, но звонить Виктору она не стала. Зачем?

Виктор долго ждал звонка и удивлялся: поему она не звонит? Ему понравилась тихая вежливая Люся. Невысокая, не слишком худая. Виктор и сам не понимал, что в ней так его притягивало. Она стояла перед глазами как наваждение: чёрные блестящие волосы зачёсаны назад, открывая лицо с тонкими, немного резкими чертами, и голубовато-серые глаза цвета озёрной воды. Длинные чёрные брови вразлёт, как у черкешенки. Чётко очерченный подбородок. Губы как розовые лепестки. Какая она… необычайная. Кто она? Он обязательно у неё спросит, как только она позвонит.

Но она не звонила. В ней текла абхазская и польская кровь, которые – обе – не позволяли себя унизить – этим звонком по телефону, который дали вовсе не ей, а её подруге. Людмиле.