История Лизи

Ответа не последовало, но, возможно, она в нём и не нуждалась. Потому что таки добралась до рассыпанного по ковру содержимого шкатулки. Потянулась к жёлтому квадрату, сдёрнула с пурпурного меню и крепко зажала в руке. Лёжа на боку, том, который не болел, она пристально разглядывала свою добычу: эти маленькие ряды лицевых и изнаночных петель, эти крошечные накиды. Кровь с пальцев пачкала шерсть, но Лизи этого не замечала. Добрый мамик связала десятки афганов и таких вот квадратов, розово-серых, сине-золотых, зелёно-ярко-оранжевых. Афганы были коньком доброго мамика, и они один за другим слетали с её спиц, когда вечером она сидела перед телевизором. Лизи помнила, как ребёнком думала, что эти одеяла называются «африканы». Все кузины (Энглтоны, Дарби, Уиггенсы, Уошбурны, не говоря уж о бесчисленных Дебушерах) получали афганы, когда выходили замуж, а каждой из сестёр Дебушер досталось как минимум по три. К афгану прилагался дополнительный квадрат того же цвета и рисунка. Добрый мамик называла эти квадраты «усладами». Предполагалось, что они будут использоваться как салфетки на стол или как настенное украшение. Жёлтый афган добрый мамик подарила Лизи и Скотту на свадьбу, а поскольку он очень понравился Скотту, Лизи убрала приложенную к афгану «усладу» в кедровую шкатулку. И теперь, вся в крови, лёжа на ковре, сжимая в руке жёлтый квадрат, она отказалась от попытки забыть. Подумала: «Бул! Конец!» — и заплакала. Она понимала, что не способна на связные, последовательные воспоминания, но, возможно, значения это не имело: порядок в воспоминаниях удалось бы навести позже, когда возникла бы такая необходимость.

И, разумеется, если бы это «позже» наступило.

Тупаки и пускающие дурную кровь. Ибо Лэндоны (а до них и Ландро) могли быть только такими. Рано или поздно это проявляется.

Так что не приходилось удивляться, что Скотт сразу раскусил Аманду: о таких он знал не понаслышке, из первых рук. Как часто он резал себя? Лизи не знала. Не могла читать его шрамы, как читала шрамы Аманды, потому что… ну потому что. Один случай членовредительства, о котором она знала наверняка (ночь теплицы), был, однако, особенным. И он научился резать себя от отца, который начинал резать и детей, когда его собственного тела не хватало, чтобы выпустить всю дурную кровь.

Тупаки или пускающие дурную кровь. Или одно, или другое. Рано или поздно это проявляется.

В декабре 1995 года было жутко холодно. И со Скоттом начало твориться что-то неладное. В канун Нового года у него планировались выступления в институтах Техаса, Оклахо-мы, Нью-Мексико и Аризоны (он это называл «Западное турне 1996 года Скотта Лэндона»), но он позвонил своему литературному агенту и велел ему отменить всю программу. Агентство, организовавшее выступления, подняло дикий крик (и неудивительно, речь шла о трёхстах тысячах долларов), но Скотт своего решения не изменил. Сказал, что не может ехать в турне, сказал, что заболел. И он заболел, всё так. По мере того как зима набирала силу, Скотт Лэндон действительно превратился в больного человека. Лизи уже в ноябре поняла, что…

2

Она понимает, с ним что-то не так, и это не бронхит, как он утверждает. Он не кашляет, кожа его при прикосновении холодная, поэтому, пусть он и не меряет температуру и не даёт ей положить на лоб одну из тех полосок, что меняют цвет при повышении температуры, она знает — температура у него нормальная. Проблема, похоже, психологическая, а не физическая, и её это ужасно пугает. Однажды, когда она набирается храбрости и предлагает ему подъехать к доктору Бьёрну, он чуть не отрывает ей голову, заявляет, что «она помешана на врачах, как и все её чокнутые сёстры».