История Лизи

Скотт продолжает продвигаться вперёд на ногах, которых практически не чувствует. Часть его разума абсолютно убеждена, что идёт он навстречу смерти. Он даже не сможет бумк-нуть, не сможет, если существо в образе Пола схватит его. Тем не менее он подходит к нему вплотную, где воняет сильнее всего, и кладёт руки на его обнажённые, липкие бока. Он думает (Пол, теперь иди со мной) и (бул Мальчишечья луна сладкая вода пруда) и на один миг, прерывающий дыхание, разбивающий сердце, это почти происходит. Появляется знакомое ощущение быстрого полёта; он слышит стрекотание насекомых и ощущает дневной аромат деревьев на Холме нежного сердца. И тут пальцы существа с длинными ногтями охватывают шею Скотта. Оно открывает рот, и рёв сметает звуки и запахи Мальчишечьей луны, оставляя только зловонное дыхание. У Скотта такое ощущение, будто кто-то сбросил огромный валун на хрупкую координатную сетку его… его чего? Не разум переносит его в другое место, не совсем разум… и нет времени думать об этом, потому что существо схватило его, схватило. Всё, чего боялся отец, случилось. Рот существа раскрылся до невероятных размеров, такое можно увидеть только в кошмарном сне, в это просто невозможно поверить, оставаясь в здравом уме, нижняя челюсть существа, похоже, опустилась до (ключицы) ключицы, грязное лицо совершенно исказилось, и в нём уже ничего не осталось от Пола, то есть ничего человеческого. Дурная кровь явила свою образину, сорвала маску. Скотт успевает подумать: «Оно собирается заглотить мою голову целиком, как леденец на палочке». В тот самый момент, когда рот раззявливается максимально, красные глаза вспыхивают в свете свисающих с потолка лампочек, и в них Скотт видит только одно: смерть. Существо откидывает голову назад, достаточно далеко, чтобы удариться затылком о столб, а потом голова надвигается на него.

Но Скотт совершенно забыл про отца. А его рука появляется из темноты, хватает существо-Пола за волосы и каким-то образом оттягивает голову от Скотта. Потом появляется вторая рука отца, большой палец охватывает ложу карабина в той части, где она самая широкая, указательный лежит на спусковом крючке. Дулом карабина он упирается в ложбинку под вскинутым подбородком существа.

— Папа, нет! — кричит Скотт.

Эндрю внимания не обращает, не может позволить себе обратить внимание. Хотя он захватил в кулак огромный пук волос существа, оно пытается вырываться, оставив волосы в руке отца. Теперь оно ревёт, и рёв этот звучит как одно слово.

Как слово «отец».

— Поздоровайся с адом, ты, дурнокровная мерзопакость, — говорит Эндрю Лэндон и нажимает на спусковой крючок. Выстрел карабина, 30—06 в замкнутом пространстве подвала оглушает; у Скотта ещё два часа будет звенеть в ушах. Космы волос на затылке существа взлетают, словно поднятые порывом ветра, огромное количество алого выплёскивается на столб. Лежащие на полу вытянутые ноги существа дёргаются один раз, как в каком-то мультфильме, и замирают. Руки на шее Скотта на мгновение сжимаются сильнее, а потом падают, ладонями вверх, в грязь. Рука отца обнимает Скотта, тянет вверх.

— Как ты, Скут? Можешь дышать?

— Я в порядке, папа. Стрелять было обязательно?

— У тебя нет мозгов?

Скотт обвисает на руке отца, не в силах поверить в случившееся, хотя и знал, что такое возможно. Как же ему хочется лишиться чувств. А ещё хочется (самую малость, однако) умереть самому.

Отец встряхивает его:

— Он собирался тебя убить, не так ли?

— Д-д-да.

— Ты на все сто знаешь, что собирался. Господи, Скотты, он вырывал волосы из головы, лишь бы добраться до тебя. Вцепиться в твою святомамкину шею!

Скотт знает, что это правда, но он знает и кое-что ещё.

— Посмотри, папа… посмотри на него!

Ещё мгновение-другое он висит на руке отца, как тряпичная кукла или марионетка с обрезанными нитями, потом Лэндон-старший медленно опускает его, и Скотт понимает: его отец видит то же самое, что и он. Просто мальчика. Просто невинного мальчика, которого посадили на цепь в подвале сумасшедший отец и младший брат, потом морили голодом, пока он не превратился чуть ли не в скелет с покрытой язвами кожей; мальчика, который так яростно боролся за свою свободу, что сдвинул с места и металлический столб-опору, и стол с тяжеленным ручным печатным станком. Мальчика, который прожил пленником в подвале три кошмарные недели, пока ему наконец не разнесли дробью голову.

— Я его вижу, — говорит отец, и мрачнее его голоса только лицо.

— Почему он не выглядел так раньше, папа? Почему…