История Лизи

Голос Аманды оторвал её от лицезрения радуги. Анда уже набрала номер «Справочной службы» и спросила телефон «Гринлауна», который и записала подушечкой указательного пальца на конденсате, оставшемся в нижней части ветрового стекла «бумера».

— Цифры останутся на стекле даже после того, как конденсат полностью испарится, знаешь ли, — проворчала Лизи, как только Аманда закончила разговор. — Придётся смывать их «уиндексом». У меня есть ручка в «бардачке»… почему ты не спросила?

— Потому что я — кататоник, — ответила Аманда и протянула ей телефон.

Лизи лишь посмотрела на него.

— И кому я должна звонить?

— Как будто ты не знаешь.

— Аманда…

— Тебе лучше знать, Лизи. Я понятия не имею, с кем говорить, и не представляю, как ты меня туда устроила. — Она помолчала, пальцами свободной руки теребя штанину пижамы. Облака вновь сомкнулись, день потемнел, радуга могла им привидеться. — Только устроила не ты — Скотт. Как-то договорился. Забронировал мне местечко.

Лизи кивнула. Не доверяла собственному голосу, не решалась произнести хоть слово.

— Когда? — полюбопытствовала Аманда. — После того как я порезала себя в последний раз? После того как мы с ним увиделись в бухте Южного ветра? Которую он называл какой-то луной?

Уточнять название Лизи не стала.

— Он обворожил одного врача, Хью Олбернесса. Тот посмотрел историю твоей болезни, согласился, что прогноз неблагоприятный, и когда ты ушла на этот раз, осмотрел тебя и принял в клинику. Ты этого не помнишь? Совершенно не помнишь?

— Нет.

Лизи взяла мобильник, посмотрела на номер, записанный на испаряющемся конденсате.

— Я не знаю, что ему сказать, Анда.

— А что сказал бы ему Скотт, Маленькая? Маленькая. Опять. Третий ливень, яростный, но короткий, каких-то двадцать секунд, обрушился на автомобиль, а пока капли вышибали дробь по крыше, Лизи подумала о всех выступлениях Скотта (он называл их концертами), на которые она всегда с ним ходила. За достопамятным исключением (Нашвилл, 1988 год) она вроде всегда хорошо проводила там время, и почему нет? Он говорил собравшимся то, что они хотели услышать, от неё требовалось лишь улыбаться и хлопать в нужных местах. Да, иной раз приходилось и говорить «Благодарю», выражая признательность. Случалось, ему что-то дарили, сувениры, какие-то мелочи, он передавал подарки ей, и она их носила до конца мероприятия. Бывало, Скотта и её фотографировали, а иной раз к ним приставлялись люди вроде Тони Эддингтона (Тонеха), которым поручалось описывать всё от и до, они могли упомянуть её, а могли и не упомянуть, могли правильно написать её имя, а могли и неправильно и однажды назвали «подругой» Скотта Лэндона, и это было нормально, это было нормально, потому что шума она не поднимала, сохраняла спокойствие и сдержанность, пусть и не напоминала маленькую девочку из истории Саки, экспромтами точно не славилась и…

— Послушай, Аманда, если ты хочешь, чтобы я как-то увязала наше исчезновение из «Гринлауна» со Скоттом, ничего не получится. Я понятия не имею, как это можно сделать. Может, будет лучше, если ты просто позвонишь доктору Олбернессу и скажешь… — Произнося эти слова Лизи попыталась вернуть мобильник старшей сестре.

Аманда подняла руки на уровень груди, отказываясь от такой чести.

— Что бы я ни сказала, толку не будет. Я безумна. Ты же не только в здравом уме, но и вдова знаменитого писателя. Поэтому звони, Лизи. Убери доктора Олбернесса с нашей дороги. И немедленно.

9

Лизи набрала нужный номер, и то, что за этим последовало, очень уж напоминало телефонный разговор в тот долгий-долгий четверг — день, когда она начала путешествие по станциям була. Вновь на другом конце провода трубку сняла Кассандра, и Лизи узнала дремотную музыку, которая зазвучала в трубке, пока ей пришлось ждать ответа, только на этот раз в голосе Кассандры слышалось волнение и облегчение: в «Грин-лауне» ждали её звонка. Кассандра сказала, что доктор Олбернесс дома, и она тотчас же соединит её с ним.

— Только не разрывайте связь, — проинструктировала она Лизи, прежде чем в трубке раздалась старая мелодия Донны Саммер[109] в стиле диско «Люблю любить тебя, беби», записанная до её музыкальной лоботомии[110]. В «не разрывайте связь» улавливался зловещий оттенок, но отъезд доктора Олбернесса домой… вселял надежду на лучшее, не так ли?

Знаешь, он мог с той же лёгкостью позвонить копам из дома, а не с работы. Или копам мог позвонить дежурный врач «Грин-лауна». И что ты собираешься ему сказать, когда он возьмёт трубку? Что, чёрт побери, ты собираешься ему сказать?

А что сказал бы ему Скотт?

Скотт сказал бы, что реальность — это Ральф.

И да, это, безусловно, правда.