– Да? – В голосе слышалось сомнение. Господи, а если он поднимется и увидит ее? По голосу чувствовалось, что желание подняться в рабочие апартаменты Скотта у него есть. Но когда помощник шерифа Олстон заговорил вновь, голос уже удалялся от лестницы. Она едва могла поверить, что рада этому, но да, обрадовалась. Теперь, когда процесс начался, ей хотелось довести его до конца.
– Если вам что-нибудь понадобится, сразу звоните. И на обратном пути я вновь к вам загляну. Если вы уедете, оставьте записку, чтобы я знал, что с вами все в порядке и когда ждать вашего возвращения, хорошо?
И Лизи, которая уже начала понимать (пока смутно), что ждет ее впереди, ответила: «Обязательно!» Начать ей предстояло с возвращения в дом. Но сначала и прежде всего ей требовался глоток воды. Без воды ее горло в самом скором времени могло загореться, как тот дом в Кэш-Корнерс.
– На обратном пути я буду ехать мимо «Пателя», миссис Лэндон. Хотите, чтобы я вам что-нибудь оттуда привез?
– Нет, благодарю, помощник шерифа. – Она чувствовала, что потеряет голос, если этот разговор будет продолжаться. Даже если не потеряет, Олстон заметит, что с ней что-то не так.
– Не хотите даже пончиков? У них отличные пончики. – В голосе слышалась улыбка.
– Я на диете! – Это все, на что она решилась.
– Да, да, я это уже слышал. Удачного вам дня, миссис Лэндон.
– И вам тоже, помощник шерифа.
На том перекрикивание и закончилось.
Лизи прислушивалась, ожидая, когда же заработает двигатель патрульной машины, в какой-то момент вроде бы услышала, но звук был очень уж тихий. Должно быть, он припарковался около почтового ящика, а по подъездной дорожке шел пешком.
Лизи полежала еще несколько мгновений, собираясь с духом, потом села. Дули взрезал грудь по диагонали, от низа к подмышке. Рваная рана уже начала закрываться, но движение привело к тому, что кровотечение усилилось. Боль – тем более. Лизи вскрикнула, чем только все ухудшила. Кровь потекла по ребрам. Серые пологи вновь начали сужать поле зрения, но усилием воли она их раздвинула, вновь и вновь повторяя мантру, пока зрение не прояснилось и мир не принял привычные очертания:
Да, за пурпур. На холме пурпуром был люпин; в ее разуме – тяжелый пурпурный занавес, который она создала сама (возможно, с помощью Скотта, наверняка с его молчаливого согласия).
Заглядывала? Да.
Вопрос: она и Скотт хоть раз говорили о Мальчишечьей луне после той ночи в отеле «Оленьи рога»? Лизи полагала, что нет. У них, разумеется, были свои кодовые слова, и, видит Бог, эти слова выплывали из-за пурпура, когда она не могла найти его в торговых центрах или продовольственных магазинах… не говоря уже о том дне, когда медсестра не нашла его на больничной койке… и он что-то бормотал о длинном мальчике, когда лежал на асфальте автомобильной стоянки после того, как Герд Аллен Коул стрелял в него… и Кентукки… Боулинг-Грин, где он лежал, умирая…
Она пыталась забыть Мальчишечью луну даже после зимы 1996 года, когда…
– Когда я снова отправилась туда. – Ее сухой голос прозвучал в кабинете умершего мужа ясно и отчетливо. – Зимой 1996 года я снова отправилась туда. Отправилась, чтобы привести его назад.
Она произнесла эти слова, и мир не рухнул. Из стен не материализовались люди в белых халатах, чтобы увезти ее в психушку. Более того, она подумала, что ей стало лучше, и, возможно, удивляться этому не следовало. Может, когда ты добираешься до сути, правда – это бул, и она хочет одного: выйти наружу.
– Ладно, вот она и вышла… ее часть, история Пола… так теперь я могу выпить глоток долбаной воды?
Никто не сказал «нет», и, используя край Большого Джумбо Думбо как опору, Лизи удалось поставить себя на ноги. Темные пологи появились вновь, но она наклонила голову, стараясь обеспечить максимальный приток крови к тому жалкому подобию мозга, что находилось у нее в голове, и на этот раз еще быстрее переборола дурноту. А потом взяла курс на нишу-бар, по собственному кровавому следу, шла медленно, широко расставив ноги, полагая, что выглядит как старушка, у которой украли ходунки.