История Лизи

– Надеюсь, вы не за-аххотите сказать слишком уж много, – вырвалось у него, когда они подходили к прямоугольнику рыхлой привезенной земли. Перед ним никого не было, но за прямоугольником собралась большая толпа, последние ряды стояли чуть ли не на асфальте автостоянки. А еще большая толпа сопровождала Дэшмайла и Лэндонов от Инман-Холла. Скоро этим толпам предстояло слиться, и Лизи (обычно толпы вызывали у нее не больше отрицательных эмоций, чем болтанка на высоте двадцати тысяч футов) это совершенно не нравилось. В голову пришла мысль, что так много людей, собравшихся вместе в столь жаркий день, могут высосать из воздуха весь кислород. Глупая идея, но…

– Сегодня очень уж жарко, даже для На-ахшвилла в августе, не так ли, Тонех?

Тони Эддингтон согласно кивнул, но промолчал. Собственно, многословием он и не отличался, сказал только, что не знающий устали фотограф – Стефан Куинсленд из «Нашвилл америкэн», окончивший У-Тенн, Нашвилл, в 1985 году. «Надеюсь, вы облегчите ему работу, если сможете», – обратился Тони Эддингтон к Скотту, когда они выходили из Инман-Холла.

– Когда вы закончите свою речь, – продолжил Дэшмайл, – опять будут а-ахплодисменты. А потом, мистах Лэндон…

– Скотт.

Дэшмайл улыбнулся одними губами, и то на мгновение.

– А потом, Скотт, вы подойдете туда и отбросите первую, самую ва-ахжную лопату земли.

– Звучит неплохо, – ответил Скотт и больше ничего сказать не успел, потому что они прибыли к цели.

5

Возможно, сказался разбитый стакан (ощущение, что он – знамение), но Лизи прямоугольник привезенной земли очень уж напомнил могилу: размером XL, для великана. Две толпы слились в одну, образовав в середине жаркую, безвоздушную духовку. Сотрудники службы безопасности кампуса стояли по углам квадрата, огороженного бархатными канатами, под один из которых нырнули Дэшмайл, Скотт и «Тонех» Эддингтон. Куинсленд, фотограф, продолжает свой бесконечный танец, практически не отрывая фотоаппарат «Никон» от лица. Прямо как Виджи[14], думает Лизи и вдруг понимает, что завидует ему. Он такой свободный, порхает в жару, словно стрекоза; ему двадцать пять лет, и все у него хорошо. Дэшмайл, однако, смотрит на него со всевозрастающим нетерпением, коего Куинсленд предпочитает не замечать до тех пор, пока не сделает нужный ему снимок. Лизи подозревает, что он хочет сфотографировать Скотта одного, с ногой на этой идиотской серебряной лопатке, с подхваченными ветром длинными волосами. Но в конце концов он опускает фотоаппарат и отходит к толпе. И, задумчиво провожая взглядом Куинсленда, Лизи впервые видит безумца. Выглядит он (один местный репортер так и напишет) как «Джон Леннон в последние дни своего романа с героином – запавшие, настороженные глаза, создающие странный и тревожащий контраст с его в остальном детским, мечтательным лицом».

В этот момент Лизи замечает разве что спутанные светлые волосы. Сегодня ей неинтересно наблюдать за людьми. Она хочет, чтобы все закончилось и она смогла найти женский туалет на кафедре английского языка и литературы (здание, где расположена кафедра, находится по другую сторону автомобильной стоянки) и поправить натирающую полоску трусиков между ягодицами. Ей нужно еще и пописать, но на данный момент эта проблема – не главная.

– Дамы и господа! – хорошо поставленным голосом начинает Дэшмайл. И южный акцент практически улетучивается. – С огромным удовольствием представляю вам мистера Скотта Лэндона, автора романов «Реликвии», получившего Пулитцеровскую премию, и «Дочь Костера», удостоенного Национальной книжной премии. Он приехал к нам из Мэна со своей очаровательной женой Лизой, чтобы положить начало строительству, совершенно верно, наконец-то это случилось, нашей библиотеки Шипмана. Скотт Лэндон, друзья мои, давайте поприветствуем его, как принято в Нашвилле!

Толпа взрывается аплодисментами. Очаровательная жена присоединяется к ним, хлопает в ладоши. Смотрит на Дэшмайла и думает: Он получил НКП за «Дочь Коустера». Коустера – не Костера. И я уверена, ты это знаешь. Я уверена, что ты сознательно исказил название. Почему ты не любишь его, ты, жалкий человечишка?