История Лизи

– Все нормально, – отвечает Лизи. Ей удается опередить молодую медсестру и положить на поднос несколько осколков. Потом салфеткой начинает вытирать разлившийся сок. – Это поднос с завтраком моего мужа. Я бы чувствовала себя виноватой, если бы не помогла.

Медсестра как-то странно смотрит на нее: к взгляду «Так это ты замужем за ним?» Лизи более-менее уже привыкла, но это несколько иной взгляд. Потом вновь смотрит на пол в поисках осколков, которые еще не успела собрать.

– Он поел, не так ли? – улыбаясь, спрашивает Лизи.

– Да, мэм. Поел очень хорошо, учитывая, что ему пришлось пережить. Полчашки кофе, больше ему не разрешили, яичницу, апельсиновый сок, фруктовое желе, съел целую вазочку. Сок не допил. Как видите. – Она поднимается с подносом в руках. – Я принесу бумажные полотенца с сестринского поста и уберу остальное.

Молодая медсестра колеблется, потом с ее губ срывается нервный смешок.

– Ваш муж еще и фокусник, не так ли?

Без всякой на то причины Лизи думает: СОВИСА. Но только улыбается и говорит:

– Фокусов у него целый мешок. Что у здорового, что у больного. Какой он показал вам?

И из глубин памяти всплывает ночь первого була, когда она, окончательно не проснувшись, направилась в ванную квартиры в Кливс-Миллс, говоря: «Скотт, поторопись…» Говоря потому, что знала: он должен быть там, поскольку в кровати его точно не было.

– Я вошла в палату, чтобы посмотреть, как он, – говорит медсестра, – но я могу поклясться, что кровать была пуста. Я хочу сказать, стойка под капельницу на месте, емкости с раствором тоже, но… Я подумала, что он вытащил иглу и пошел в ванную. Пациенты иногда ведут себя так странно, чего только не делают, когда отходят от наркоза.

Лизи кивает, надеясь, что на лице у нее вежливая выжидательная улыбка. Которая говорит: «Я слышала эту историю раньше, но готова слушать еще и еще».

– Тогда я пошла в ванную, а там никого. Я обернулась и…

– Он на кровати, – заканчивает за нее Лизи. Говорит мягко, все с той же улыбкой. – Гопля, абракадабра. – А думает: «Бул, конец».

– Да, как вы узнали?

– Ну, – Лизи все улыбается, – Скотт умеет сливаться с тем, что его окружает.

Вроде бы исключительно дурацкое объяснение (ложь человека со слабым воображением), но это не так. Потому что совсем это не ложь. Она постоянно теряет его в супермаркетах или универмагах (местах, где его по каким-то причинам практически никогда не узнают) и однажды полчаса охотилась за ним в библиотеке университета Мэна, пока не нашла в зале периодики, куда до того заглядывала дважды. Когда она отчитывала Скотта (заставил искать себя в таком месте, где она не могла повысить голос, чтобы позвать его), он пожал плечами и отверг все обвинения, утверждая, что все время был в зале периодики, просматривал новые номера поэтических журналов. И у нее, между прочим, не возникло и мысли, что он говорит не всю правду или уж тем более врет. Просто она каким-то образом… проглядела его.

Медсестра улыбается и говорит ей:

– Именно это Скотт и сказал – что он сливается с тем, что окружает его. – Тут девушка краснеет. – Он попросил нас называть его Скотт. Прямо-таки потребовал. Надеюсь, вы не возражаете, миссис Лэндон. – У этой юной южанки «миссис» превращается в «миз», но ее выговор совершенно не нервирует Лизи в отличие от случая с Дэшмайлом.

– Отнюдь. Он требует этого от всех девушек, особенно симпатичных.

Медсестра улыбается и краснеет еще сильнее.

– Он сказал, что видел, как я вошла и посмотрела прямо на него. И сказал что-то вроде: «Я всегда был одним из самых белокожих белых людей, а после того как потерял столько крови, должно быть, вошел в первую десятку».

Лизи вежливо смеется, но у нее начинает жечь желудок.

– Разумеется, с белыми простынями и его белой пижамой… – Молодая медсестра начинает успокаиваться. Она хочет поверить, и Лизи не сомневается, что она верила, когда Скотт ей все это рассказывал и смотрел на нее яркими карими глазами, но теперь начинает понимать абсурдность только что сказанного.

Лизи спешит ей на помощь.

– А еще он умеет замирать, – говорит она, хотя Скотт – один из тех, кто пребывает в постоянном движении. Даже читая книгу, он ерзает в кресле, грызет ногти (на какое-то время перестал грызть после ее гневной тирады, потом снова начал), почесывает руки, как наркоман, которому требуется очередная доза, иногда даже начинает поднимать пятифунтовые гантели, всегда лежащие рядом с его любимым креслом. Насколько ей известно, не дергается он, лишь когда глубоко спит или пишет и работа идет очень даже хорошо. Но на лице медсестры по-прежнему читается сомнение, поэтому Лизи продолжает ее убеждать радостным тоном, который звучит ужасно фальшиво даже для нее самой: – Иногда, клянусь, он словно превращается в предмет интерьера. Я сама проходила мимо него, и не один раз. – Она касается руки медсестры. – Я уверена, то же самое произошло и с вами, дорогая.