История Мадлен

Думаю, в тот момент никому не известная художница заинтересовала его по двум причинам. Во-первых, я была недурна собой, плюс самым натуральным образом “заглядывала ему в рот”, что обычно несказанно радует мужчин подобного типажа. А во-вторых, он и в самом деле был неплохим профессионалом и быстро разглядел во мне художественную “искру”. В смысле, как потом показало время, конкретно на меня ему было совершенно наплевать. Но на свежем интересном авторе можно было неплохо поживиться. Таким образом, очерёдность этих пунктов можно смело поменять местами.

И Николя активно занялся моим продвижением. Вернисажи, выставки, гламурные приёмы с восторженными отзывами самого Крамози. Статьи в газетах и репортажи на местном канале посыпались один за другим – популярность свалилась, как снег на мою русую голову. Я наслаждалась творчеством и растущей не по дням, а по часам известностью, а мой избранник, как говорится, без устали и сна беззастенчиво стриг купоны, не забывая лучезарно улыбаться и “гладить по голове” наивную дурочку.( Лишь бы она продолжала рисовать.)

Иллюзия сказки рассыпалась с, как принято выражаться в поэтических кругах, хрустальным звоном, так же громко и стремительно, как и возникла.

Находясь в состоянии любовной эйфории, я совершенно не интересовалась финансовой стороной вопроса. Тем более, что денег было как никогда достаточно. Николай, на правах “мужчины в доме” все расходы по нашему комфортному проживанию взял на себя, позволяя мне просто творить, не отвлекаясь на размышления о хлебе насущном. Ну, это я так себе придумала.

Как часто и бывает, ситуацию изменил случай.

Будучи маниакально педантичным в вопросах ведения документации, особенно финансовой, Коля бережно хранил означенные бумаги в специальной папке, по мере поступления перенося информацию на электронный носитель.

Не знаю, что могло заставить его в этот раз забыть драгоценную папку в кожаной обложке прямо на диване, да ещё и в раскрытом виде, но именно так я обнаружила её, заявившись домой из мастерской.

Взявшись наводить порядок, натолкнулась взглядом на презабавные счета. Сердце рухнуло в гламурные розовые тапки с помпонами и я, часто моргая, в наивной надежде “развидеть” представшую передо мной информацию, убедиться в её ошибочности, взялась изучать документы.

И тут до меня со всей неприглядной очевидностью дошли сразу два жестко отрезвляющих, прискорбных факта: во-первых, Николай все расходы по нашему проживанию взял не на себя, а, простите за каламбур, на меня; а во-вторых, как показывали счета – не только НАШЕ безбедное существование обеспечивалось из заработанных мною средств.

Например, вот эта роскошная машина была оформлена на некую… Говорову Анжелику Витальевну.

Я сидела на диване в полном отупении. В голове пульсирующим набатом стучала кровь. В таком состоянии и застал меня наш, по всей видимости, общий с Анжеликой, Жанной, Светочкой и бог знает кем ещё “прекраснодушный принц”, встревоженный отсутствием в рабочей сумке заветной папки.

Что происходило дальше – догадаться не сложно. Обвинив меня не больше-не меньше – в шпионаже, светило художественной критики, обильно брызгая слюной, закатило фееричную истерику и, громко хлопнув дверью, упылило в закат, обещая раскатать меня в блин, сравнять с тем плинтусом, из под которого он меня вытащил и что-то там ещё, что в таких случаях пафосно орут подобные ублюдки.

Наконец, оглушающий до звона в ушах визг прекратился и навалилась такая же оглушающая тишина. И пустота.

С неимоверным усилием выбираясь из эмоциональной ямы, я ещё пыталась творить. Но в таком упадническом настроении сложно создать хоть что-нибудь стоящее.

Выставки, запланированные на месяцы вперёд, проваливались одна за другой – Николя свято держал данное мне на прощание слово.

И я погасла…

Были ещё попытки вернуться в творчество. Безрезультатно. Как художник Елена Смирнова просто перестала существовать. Отношения с противоположным полом тоже прикрылись “жирным крестом”. Хотя здесь, возможно, я и сама виновата. Последнее представление Николя оставило столь яркое впечатление, что я непроизвольно шарахалась от любых попыток возможных кавалеров проявить ко мне интерес.

Потом было рабочее место в областном театре, иллюстрирование детских книжек и много чего ещё. Но даже восторженные отзывы о «чудесных, исторически точных костюмах, полностью отражающих нравы эпохи» не смогли вытянуть меня. Мне было все равно…

На память о трех годах работы в театре осталось только большие папки с эскизами костюмов эпохи Марии-Антуанетты и куча разрозненных знаний о ней самой, о тканях и отделке, о красках и вышивках и такие же папки с работами о Викторианской эпохе Англии. Это были любимые мной и хорошо изученные времена…

И после того самого, нашумевшего, спектакля я уволилась – слишком бурным и активным было театральное общество, слишком много интриг, разговоров и суеты. Не знала, куда себя приткнуть, пока не оказалась в этой чудесной школе в окружении юных дарований.

Глава 2