История Мадлен

– Моя мама шила много вещей, она одевала и меня и папу, и себя иногда, – при словах о родителях она останавливалась, словно свыкаясь с каким-то горем, потерей, которую еще не пережила, говорила сначала так, словно все еще хорошо, все как прежде.

– А потом?

– А потом папу убили, и мама заболела. Мы долго сидели в квартире, что арендовали, мы не отпирали дверь, а потом её сломали и нас выгнали – нам нечем было платить. А мама не могла идти. И один человек отвез нас на другую улицу, где можно лежать прямо у дороги. Через две ночи мама умерла, а я не верила, и лежала с ней. Холодно было очень, – она перестала жевать, и я подвинула ей кружку. Она аккуратно отпила и продолжила:

– А потом подъехали люди, завернули маму в мешок, и закинули в телегу. А меня увезли в тот дом, ну, знаете… такой… Где нужно ночевать с мужчинами. И за это хозяйка будет меня кормить, и мне будет где спать…

У меня волосы зашевелились на затылке. Я уже была в шоке, но боялась продолжения её рассказа, боялась того, чего она вряд ли могла миновать.

– Когда эта мадам отдала за меня деньги, и отправила на задний двор, где у них была помывочная, я сбежала. Я бежала так долго, как только могла, а потом упала. И спала весь день. А потом увидела вас, и я не помню, что было дальше. Когда очнулась, мадам Мелош напоила меня теплым молоком.

– Это все очень страшно, милая, но я обещаю, что такого с тобой больше не случится. Ты поживешь со мной, мы научим тебя читать и писать, а если хочешь, даже рисовать прекрасные картины, – обняла я девочку, и чуть не заплакала от того, с какой нежностью она прижалась ко мне, с каким доверием глубоко вздохнула и, наконец, расслабила свои острые плечики.

– И цветочки? Вы научите меня делать цветочки?

– Обязательно. Ты будешь делать самые красивые цветочки, но только не красивее, чем ты, милая, потому что ты самая красивая девочка, – я говорила, а мое сердце, будучи долгие годы пустым, начинало наполняться горячим, обволакивающим всю мою душу счастьем.

Глава 21

Поздняя осень в Париже удовольствие не из приятных. Бесконечные дожди, серость. Во всём сквозила бы безысходность, если бы не два обстоятельства – я занималась любимым делом и теперь была уже не одна.

Когда я выдвигалась на работу, я оборачивалась и видела в маленьком окошке приплюснутый к стеклу круглый носик – так Козетта неизменно провожала меня каждое утро.

Промозглая погода накладывала отпечаток на моё настроение. Я очень неохотно уходила из дома в эту сырость и холод.

Мне хотелось солнца и лёгкости, а внимание почему-то было сосредоточено на каких-то непонятных и неприятных мелочах.

Казалось бы, ну что здесь такого – переживший голодные времена ребёнок пытался что-то припрятать, хотя еда в доме была в свободном доступе и в достаточном количестве.

Когда я заметила это впервые, я стала расспрашивать малышку, от чего она просто ужасно разрыдалась, до икоты. Я испугалась и махнула рукой – пусть припрятывает, может быть со временем пройдёт.

Я только завела новую привычку – проверять постель, потому что найти в ней недельной свежести засохший пирожок с ливером было и смешно и противно. Конечно, смеялась я не над Козеттой. Девочку я чем больше жалела, тем сильнее привязывалась к ней. И видеть её курносый носик в моём окошке было счастьем.

Дойдя до места, где можно было нанять карету до моих мастерских, я села в экипаж и закуталась поплотнее в палантин, а сама припоминала странности, которые теперь стали неизменной темой моих размышлений.

Мы договорились с Козеттой, что она возьмет на себя приготовление какого-нибудь простого ужина. Однако девочка регулярно это поручение оставляла без внимания. Причины каждый раз оказывались разными, но одна звучала чаще всего.

– Малыш, что сегодня случилось? – устало спрашивала я, не желая давить на неё, но в то же время, я была уверена, что сидеть и маяться без дела для Козетты не лучший вариант.

– Мадемуазель, – хлопала хитрюга ресницами, – мне было так скучно, что я решила немного прогуляться, и так время быстро пролетело.

Я понимала, что моя малышка что-то пытается от меня скрыть, но допрашивать её не решалась из-за той самой истерики. Была ли она искренней или моего приёмыша ждала большая сцена – я не знала.

Каждый вечер я давала ей уроки – чтения, рисования, самого простого счёта. И это было испытание для нас обеих. Девочка воспринимала чтение с большой неохотой, капризничала и прикидывалась чуть ли не больной, только бы не учиться.

Я с каким-то особым для себя чувством слушала её болтовню, такую быструю, как будто горланил птенец в гнезде. Пыталась сделать строгий вид, но хитрющая девчонка видела меня насквозь, поэтому учеба продвигалась крайне медленно. Я сделала скидку на противную погоду и особо не настаивала. Всему своё время.

Экипаж остановился и я поняла, что мы приехали. Мне нужно было вылезать под ледяные струи, льющиеся со свинцового неба.

Казалось, что хляби небесные просто не в силах сдержать эти потоки воды, надо было набраться мужества и достичь порога той мастерской, где находился мой кабинет.