История Мадлен

Все, время вышло, и сейчас озвучат то, что было известно хозяйке этого дома с самого первого момента. А может и сестра знала, что меня ждет. Только я все еще тешу себя надеждой, что не останусь на улице. Служанка вошла молча, опустив глаза. Может и она знает, что мне уготовлено судьбой?

— Абель, дай самое красивое платье, теплую шаль, достань самые крепкие чулки и обувь, – без эмоций сказала я вошедшей служанке. А то вдруг прямо сразу и отправят на улицу, так хоть уйду в теплых вещах. Где, интересно живут нищие, и какие возможности есть по работе у таких как я?

— Мамзель, зачем вам шаль? Тепло ведь, да и камин с утра растопили, чтоб не сырел дом. Там сейчас тепло – хоть окна открывай. А туфель у вас отродясь не было, только вот башмаки…

— Ладно, давай что есть, если не из чего выбирать. Но платье получше нужно, чего позориться перед месье? – уже совсем без надежды на хороший исход пробормотала я. Будь что будет. Если карма решила накрыть меня медным тазом в обеих жизнях – так тому и быть. Только вот она не знает, что голыми руками меня не возьмешь.

Когда Абель одела, причесала и усадила меня перед зеркалом, кроме худобы и кругов под глазами я неожиданно заметила странный блеск в своих глазах. Мое, откуда не возьмись, настроение бойца, почему-то не вязалось с тем, что было видно в зеркальном стекле, словно та, бывшая Мадлен, горевала о своей несчастной жизни. Я заметила, что служанка тихохонько выскользнула в коридор, и прошептала своему отражению:

— Дорогая, прошу тебя, не бойся, это я виновата в таком настрое, это меня жизнь кидала как пакет из-под мусора по дороге, и я сейчас в ответе за твои прекрасные глаза, за твое молодое сердце. Больше они не смогут нам навредить. Какой бы исход нас не ждал, мы им покажем «Кузькину мать», «битву при Ватерлоо», и прочие ужасные сражения. В твоем маленьком тельце больше не сломленный птенчик, здесь теперь боец, вот увидишь, – я улыбнулась, сделала несколько движений пальцами, словно расстреливаю невидимых врагов из пистолета, дунула на «дуло», и уверенным шагом направилась к двери.

— … тетушка благоволила мне, и понимала, что именно мне она должна открыть дорогу, именно мне положено выйти замуж и продолжить наш род, – щебетала Бернардет, речь которой я застала с середины.

Перед ней в гостиной на диване сидел тощий, как спичка мужчина лет пятидесяти, и, если бы не его залысины, которые хорошо были видны с лестницы, я подумала бы, что ему лет двадцать – уж больно он был подвижен и активен, даже когда сидел. Его длинные руки и ноги, походили на конечности кузнечика, и я чуть не засмеялась, представив, что каждый его поворот мог бы издавать стрекочущий звук.

— А вот и Мадлен, – немного растерянно произнесла Бернардет, увидев меня, но ей точно не было стыдно за свою речь. Я уже поняла, что такое положение дел она считает правильным.

Нотариус быстро, по-кузнечиковски, подскочил с дивана, на котором восседал все это время, и на смешно подгибающихся коленях начал пружинить в мою сторону, что чуть не вызвало с моей стороны взрыв смеха. Но “сестра” явно истолковала мое настроение совершенно иначе: принялась всматриваться в мое лицо, немного засуетилась, начала потирать запястья. Она явно не предполагала, что я умею улыбаться.

— Мадемуазель, я Андре Лювиль – нотариус, у которого хранится завещание вашей тетушки. Примите мои искренние соболезнования в связи с вашей утратой. Вы многое перенесли, – он опустил глаза в деланной грусти, но было понятно, что ему плевать на все, что творится здесь, и он скорее хочет озвучить документ, получить причитающееся ему и отправиться из этого дома. – Рад, что ваше здоровье больше не вызывает опасений, и мы, наконец, можем…

— Благодарю за сочувствие, месье. Давайте начнем. Что для этого нужно? – перебила его я слишком уверенным для привычной всем Мадлен голосом. Прошла и села в кресло рядом со своей «милейшей» родственницей.

Пусть. Пусть все думают, что именно смерть тетки повлияла на меня таким образом! И пусть поймут, что “кататься” на себе я больше не позволю.

— Мы уже пригласили слуг и управляющего. Ждали только тебя! – прошипела Бернардет, продолжая рассматривать меня с интересом и легким недоумением.

Она отвлеклась лишь тогда, когда в гостиную прошмыгнули слуги и встали за спиной своей хозяйки, понимая уже – кто здесь будет музыку заказывать. Одна из них принесла чай для нее и месье «кузнечика», совершенно не придавая значения тому, что здесь нас трое. Ну да и ладно, и на нашей улице перевернется грузовик с пряниками.

— Сегодня, 20 дженуария, 1770 года, мы собрались здесь, в поместье мадам Марион Николя де Готье, чтобы зачитать завещание, составленное ею в моем присутствии и заверенное двумя внушающими доверие свидетелями и лично мною – Андре Лювилем, – он чуть засмущался, произнося свое имя. Видимо, мужчине нравилась частица своей власти, и он ею отчаянно любовался. – Андре Лювилем, нотариусом, – прочел он еще раз в документе, словно и так не знал своего имени.