История магии и оккультизма

От гравюр Финеллы, выполненных в духе голландского барокко, обратимся к портретам, иллюстрирующим трактат синьора Спонтини. Лица этих людей отличает та же бесстрастность, какую мы встречаем на картинках со старых французских игральных карт. Свою брошюру Чиро Спонтини опубликовал в Венеции в 1637 году. При виде первой же иллюстрации, где изображена последовательность планетных зон на лбу, в душу читателя закрадывается подозрение: а можно ли вообще называть метопоскопию наукой?! Порядок планет у Спонтини отличается и от традиционного, которым воспользовался Кардано, и от слегка измененного, который предпочел Финелла. Более того, Спонтини полагает, что планетные зоны спускаются до самой середины носа. И самый нижний участок отведен не Луне, как предписывала традиция, а Венере; тогда как ярчайшее ночное светило нашло себе пристанище на висках. Объяснить, почему Спонтини изменил порядок планет столь произвольно, можно лишь стремление к оригинальности, которое в данном случае оказывается скорее пороком, чем достоинством.

На одной из гравюр изображен человек, обреченный умереть от излишеств несмотря на то, что выражение лица его свидетельствует о вполне серьезном и твердом характере. На другой иллюстрации знаки, указывающие на недостаток ума и короткую жизнь, курьезнейшим образом изображены на лбу старика. Если бы линии на его лбу не пересекались, — говорит Спонтини, — они, напротив, сулили бы всевозможные блага: храбрость, мудрость, даруемую Юпитером, умеренность и воздержанность, ниспосылаемые Солнцем, точность и проворство Марса, хорошую память и воображение, идущие от Меркурия, и венерианскую веселость.

Горизонтальные линии, пересеченные одной вертикальной, предсказывают изменчивую судьбу и жизнь, полную опасностей, препятствий и треволнений. Впрочем, смелость и дерзость, написанные на лице обладателя этих знаков, позволяют предположить, что все подобные помехи ему нипочем: он с честью выйдет из любых испытаний.

На следующей иллюстрации представлен молодой человек, которому на роду написано стать бездельником и буяном. Ему недостает веры и энергии; он будет постоянно ошибаться. Однако пусть скажет «спасибо» за то, что линии у него на лбу не пересекаются и не имеют наклона: ведь тогда на него обрушились бы куда более ужасные несчастья. Он обладал бы задатками убийцы, ему грозили бы изгнание из родных краев, и, весьма вероятно, — полагает Спонтини, — насильственная смерть.

Напоследок упомянем о добрых знаках, выделяемых Спонтини, дабы, расставаясь с этим метопоскопом, сохранить о нем более приятное впечатление. Круглолицый юноша с одной из гравюр находится под благотворным воздействием Венеры и Меркурия. Это означает, что он изобретателен и может стать знаменитым поэтом или великим музыкантом. Он будет чаровать всех, с кем его сведет судьба. Любимец прекрасных дам и удачливый игрок, он познает все радости жизни. И пусть возблагодарит Бога за то, что линии на его лбу не наклоняются: это означало бы порочность, дилетантизм и глупость.

5. Физиогномия

Менее четким по методике, но более артистичным в практическом приложении было искусство физиогномии, позволявшее судить о характере человека по чертам и выражению его лица. Развитию физиогномии способствовали, прежде всего, Иоганн из Индагине (Йегер из Нюрнберга), Бартоломео Кокль (он же делла Рокка, 1467 — 1504) из Болоньи и француз Мишель Леско. Кокль, который также был прославленным метопоскопом, опубликовал в 1523 году учебник по физиогномии, к которому прилагался список знаменитых людей с указанием грозящих им бед и опасностей. Этим поступком Кокль, в первую очередь, навлек опасность на себя самого. Итальянский историк Павел Иовий (1483 — 1522), впрочем, признает, что многие предсказания Кокля сбылись. О Леско, чья «Физиогномия» была издана в Париже в 1540 году, почти ничего не известно. Книга Иоганна из Индагине, посвященная различным гадательным искусствам, вышла в свет в Страсбурге в 1531 году. Прямо на титульном листе ее мы находим отличный предмет для физиогномического исследования: портрет автора кисти Ханса Бальдунга. Наряженный в парчу и докторский берет, гордый Иоганн, преисполненный чувства собственной значимости, пренебрежительно взирает на нас из богато украшенного ренессансного окна.