История магии и оккультизма

Первоначально демоны считались людьми, которых боги «повысили в чине» после смерти за выдающиеся достоинства. Но под влиянием греческих философов, в первую очередь Пифагора и Платона, эта концепция видоизменилась: демонов стали считать божествами. Боги и герои античного политеизма превратились в прислужников Единого — безграничной и универсальной сущности, непостижимой для человека. Так был достигнут компромисс между примитивным политеизмом и философским монотеизмом. Демоны, будучи сопричастны этому верховному божеству, тем не менее, являлись в человеческом облике. Они защищали человека от всякого зла и переносили его молитвы на небеса. Неоплатоники верили также в существование злых демонов, жестоких и кровожадных. Заклинание злых демонов они считали преступлением.

Важной особенностью неоплатонической этики была вера в то, что Единый явил себя не одному лишь избранному народу, но множеству наций. «Дух Его дышал везде, где только можно было обнаружить следы божественного откровения». Поэтому особым почтением в ту эпоху пользовались древнейшие религии — восприемники самых первых откровений верховного божества. Однако неоплатонический синкретизм отличался от гностического: неоплатоники не признавали христианства. Они стремились спасти от забвения эллинскую философию, привив на ее увядающее древо черенки восточной мудрости.

В Александрии, ставшей главным «местом встречи» Востока и Запада, иудейский философ Филон (род. в 20 г. до н. э.) перевел Ветхий Завет на греческий язык, желая продемонстрировать родство древнееврейского вероучения с греческой философией. Филон объявил, что греческая философия превосходит иудейскую религию, однако великие идеи этой философии в большинстве своем зародились в недрах иудаизма и были заимствованы эллинами у древних евреев. Философскую систему Филона венчал постулат о том, что истинная мудрость и нравственность стоят выше интеллектуального постижения мира и что само по себе знание не может служить залогом спасения.

Почву для расцвета неоплатонизма, наряду с Филоном, подготовили некоторые ранние христиане — например, Афинагор и Юстин. В своем стремлении продемонстрировать превосходство христианского учения над платоническим они попытались соединить новую религию с платонизмом и стоицизмом. Чтобы доказать истинность христианского откровения, они опирались на философию. В мистицизме Плотина магических и религиозных элементов меньше, чем у поздних неоплатоников. Плотин и его ученики все еще старались исходить из философских предпосылок. Однако уже их преемники отступили от этих позиций; достижениям человеческого разума они противопоставили высшую мудрость божественного откровения.

Душа, заключающая в себе частицу божественной сущности, стремится вернуться к своему первоисточнику — Единому, из которого эманировал Нус (мировой разум), созданный по образу и подобию Единого и, в то же время, являвшийся прототипом всех вещей во вселенной. Однако, согласно Плотину, ускорить это возвращение можно лишь добродетельной жизнью, аскетизмом, целомудрием и размышлениями о Едином, — но никак не магическими обрядами. От Порфирия, ученика Плотина, мы узнаем, что его учитель четырежды достигал экстатического единения с высшим божеством. Порфирий популяризировал учение Плотина, перенеся акцент на религиозно-магические ритуалы и тем самым ускорив превращение неоплатонизма из мистической философии в обрядовую религию. Этот процесс был завершен Ямвлихом, учеником Порфирия: философская теория окончательно преобразилась в теологическую доктрину.

Плотин (ок. 204 — 262 гг. н. э.) был настроен против магии. Он упрекает гностиков за веру в то, что изреченное слово якобы может воздействовать на высшие, бестелесные силы. Порицает он их и за убежденность в том, что болезни — это будто бы злые демоны, которых можно изгнать с помощью ритуалов экзорцизма. Признавая эффективность заклинаний и талисманов, Плотин, тем не менее, считает их уделом магов и чародеев, — и эту оценку никак нельзя назвать лестной, ибо в своих «Эннеадах» (IV, 4, 44) он утверждает, что разумная жизнь должна быть свободна от магии.* С другой стороны, Плотин верит в мистическое значение звезд и их движений, которые хоть и «не являются причинами всех явлений, обозначают будущее, ожидающее каждого». Подобно Платону, он считает звезды божественными и вечными живыми существами, наделенными душой и разумом, превосходящим человеческий. Они живут ближе к мировой душе, а следовательно, превосходят по своей природе обитателей земли; в какой бы знак Зодиака они не вошли, они не могут отступить от добра и предаться злу.