История магии и оккультизма

Средневековые папы, как правило, не проявляли к алхимии открытого интереса. Лишь немногие из них разделяли примечательный скептицизм Иоанна XXII, чья булла против этого искусства (1317 г.) начиналась так: «Несчастные алхимики обещают то, чего дать не могут. Они именуют себя мудрецами, но сами падают в ямы, которые роют для других. Они заявляют смехотворные претензии на то, что овладели искусством алхимии. Но невежество их становится явным, как только они начинают цитировать старых авторов; они не нашли того, что найти невозможно, но до сих пор надеются обрести это в будущем».* Всего за несколько лет до обнародования этой буллы Арнальдо де Виланова совершил на глазах Его Святейшества две успешные трансмутации. Известен также остроумный ответ, который папа Лев X якобы дал на алхимическую поэму, посвященную ему алхимиком Аврелием Авгурелли. Авгурелли рассчитывал получить щедрую награду, но Лев X, не будучи особым поклонником золота, вручил алхимику красивейший — но совершенно пустой — кошелек: тому, кто умеет делать золото, нужно для него достойное хранилище.

Средневековые короли не отличались таким равнодушием. В 1380 году король Франции Карл V запретил всякие алхимические опыты. Некий злосчастный адепт, осмелившийся пойти против воли монарха, был схвачен и едва избежал петли. После смерти короля этот закон предали забвению. Генрих IV Английский в 1404 году издал указ следующего содержания: «Отныне и впредь никто не смеет под страхом судебного преследования умножать золото и серебро, а также прибегать к мошенничеству с целью преуспеть в своих замыслах». В этом поставлении проводилась определенная грань между истинной и шарлатанской трансмутацией, но на него не обращали внимания ни фокусники, ни убежденные герметисты. В 1418 году запрет на занятия алхимией был введен в Венецианской республике, но эффективность этой меры оказалась ничуть не выше, чем в Англии. С развитием капитализма отношение монархов к алхимии изменилось. Стоило королям и князьям учуять запах золота (читай — власти), они становились сама любезность. Стоило им разочароваться, они подвергали виновного наказаниям, с жестокостью которых не сравнились бы и самые суровые из средневековых законов, направленных против герметизма. Жажда золота и научный интерес побудили нескольких монархов самолично заняться проблемой трансмутации. Среди них особое место занимают уже знакомые нам императоры Рудольф II (1552 — 1612) и Фердинанд III (1608 — 1657), опекавшие алхимиков и оказывавшие им финансовую поддержку.

Многие теологи чувствовали, что герметическая философия не согласуется с христианскими догмами (хотя против алхимической практики как таковой они выступали редко). Их не вводили в заблуждение частые цитаты из Библии в трудах алхимиков. За видимой скромностью герметистов таилась преступная гордыня. Они указывали путь к спасению, явно отличавшийся от проповедуемого церковью.

В предыдущих главах уже шла речь о том, что искусство алхимии (как и все иные попытки постичь тайны природы) воспринималось как бесплодное и проклятое знание. С ним ассоциировалось два ужасных преступления: бракосочетание земных женщин с падшими ангелами и первородный грех Адама, вкусившего плод с древа познания. Далее мы обнаружили, что герметизм был тесно связано с гностицизмом: герметисты заимствовали у гностиков символ змея.

Фундаментальное расхождение между гностицизмом и католицизмом заключается в различии концепций вины. Ортодоксальная церковь смиренно признавала первородный грех и заявляла, что единственный путь к спасению лежит через примирение с оскорбленным Богом-Отцом. Это примирение свершилось, когда Сын добровольно принес себя в жертву, смыв Своей кровью Адамов грех. Но многие гностические секты не признавали первородного греха: они оправдывали поступок Адама несправедливостью Бога. Как уже говорилось, они утверждали, что творец материального мира — не более чем несовершенный создатель несовершенной вселенной. Он-то и есть ветхозаветный Бог, ревнивый и завистливый тиран, побудивший евреев распять Христа. Сын погиб в результате коварных происков отца. Таким образом, гностики вывернули обвинение наизнанку и спроецировали свое чувство вины на обвинителя — оскорбленного отца.

Ранние алхимики почти наверняка разделяли эту концепцию. Их эмблемы — древо и змей — по-видимому, и для них являлись символами событий, свершившихся в саду Эдема. Понимали ли эту символику более поздние адепты и было ли им известно истинное происхождение алхимической доктрины, — неясно. Но в любом случае алхимия сохранила еретические представления о том, что дорога к божеству лежит через обретение знания (sophia): душа и дух должны слиться воедино, т. е. вера должна быть тождественна научному знанию. Разум, с точки зрения адепта, имеет божественную природу наравне с душой; герметисты нередко вообще не различали эти два понятия.