Гений, подобный Данте, не мог бы быть архиеретиком. Великие люди дают импульс уму и этот импульс последовательно побуждает к активности беспокойные посредственности. Весьма возможно, что Данте никогда не был прочитан и, конечно же, не был понят Лютером. Тем не менее миссия гибеллинов становилась плодотворной благодаря могучей мысли поэта, поднимавшего империю против папства медленными шагами. Это продолжалось от столетия к столетию под различными именами и в конце концов сделало Германию протестантской. На самом деле не Лютер породил реформацию; то, что было сделано до него, вывело его вперед. Этот монах с квадратными плечами мог гордиться лишь смелостью и упорством, но он был необходимым орудием революционных идей. Лютер был Дантоном анархической теологии; суеверный и неосторожный, он верил, что одержим дьяволом; это дьявол диктовал ему аргументы против Церкви, заставляя выступать, изрекать чепуху и, более того, писать. Гений, вдохновляющий всех Каинов, к этому времени не прося ничего, кроме чернил, предусматривал, что эта жидкость, текущая с пера Лютера, скоро станет морем крови. Лютер знал об этом и ненавидел дьявола, потому что он был другим учителем, однажды он швырнул чернильницу в его голову, как если бы это было после бурной выпивки. Этот эпизод напоминает того шутливого цареубийцу, который выпачкал своих соучастников чернилами, когда подписал смертный приговор Карлу I.
Девиз Лютера был "Турок лучше паписта" и, в самом деле, протестантство в своих корнях есть, подобно исламу, простой деизм, организованный в конвенционный культ, и если отличается от него, то лишь остатками католицизма, не полностью зачеркнутыми. В пункте отрицания католической догмы протестанты — это мусульмане, у которых суеверий больше, а пророков меньше.
Люди отрекаются от Бога с меньшим нерасположением, чем они предаются дьяволу, как это убедительно доказали отступники всех времен. Быстро разделенные анархией, ученики Лютера были связаны воедино одной верой, все они верили в Сатану, и этот призрак возрастал по мере того, как их дух восстания уводил их далее от Бога и наконец, достиг страшных размеров. Карлоштад, благочинный Вюртемберга, будучи однажды на кафедре, увидел вошедшего в храм черного человека, который сел перед ним, и глядел на него со страшным выражением лица на протяжении всей церемонии. Он взволновался, оставил кафедру и опросил служителей, но никто из них не видел призрака. Карлоштад вернулся домой в испуге; его встретил младший сын и сказал, что незнакомец в черном требовал его и обещал вернуться через три дня. Сомнений у галлюцинирующего священника не было. Этот незнакомец был призраком, который ему являлся. Им овладела лихорадка, он слег в постель и умер через три дня.
Эти несчастные еретики боялись своих теней, их воззрения оставались католическими и безжалостно осуждали их на муки ада. Прогуливаясь вечером со своей женой Екатериной Бор, Лютер взглянул на небеса и сказал вполголоса, глубоко вздыхая: "Ах, прекрасное небо, которого я никогда не увижу!" — "Почему?" — воскликнула жена. — "Думаешь, что ты осужден?" Лютер ответил: "Кто знает, не накажет ли нас Бог, не веря нашим клятвам?" Полагаю, что Екатерина, видя его неуверенность в себе, прокляла и оставила его. Можно предположить, что реформатор, осененный Божественным предупреждением, осознал преступность попытки нарушить правило, по которому Церковь является его первой супругой, и стеная возвратился в монастырь, который он самовольно оставил. Но Бог, который противостоит гордыне, несомненно нашел его не стоящим этого спасительного несчастья. Кощунственная комедия брака Лютера была провиденциальным наказанием его гордости, и поскольку он продолжал упорствовать в своем грехе, это наказание было всегда с ним и высмеивало его до конца. Он умер между дьяволом и своей женой, устрашенный одним и чрезвычайно запутанный другою.
Разложение и суеверие всегда сопутствуют друг другу. Эпоха распущенного Ренессанса в действительности не была эпохой возрождения разума. Екатерина де Медичи была Колдуньей, Карл IX консультировал некромантов, Генрих III метался между набожностью и дебошами. Это было время расцвета астрологов, хотя некоторых из них время от времени замучивали, заставляя изменить свои предсказания. Были, однако, придворные колдуны-отравители, избежавшие виселицы. Труа-Эшелль, маг Карла IX, фокусник и жулик, однажды признался королю в своих злодеяниях, которые не были простым грешком. Король простил его, но обещал повесить, если это повторится; это повторилось, и он был повешен.[9]