Методы, которые они использовали, достойны внимания. 6 октября я наблюдал за действиями эскадрона, прикрывавшего операцию отряда фуражиров. Линия патрулей, которая быстро передвигалась, представляла трудную мишень для вражеских стрелков; остальная часть эскадрона спешилась и укрылась за большой каменной насыпью. Двадцать соваров с карабинами обстреливали противника, который занял морчу — небольшой каменный форт, стоявший ярдах в трехстах оттуда. Некоторое время продолжалась безрезультатная перестрелка; противник стрелял с холмов, высившихся в полумиле, а также из форта. Пули продолжали падать у насыпи, но она давала хорошую защиту, и никто не был ранен. Наконец пришло сообщение, что фуражиры закончили свою работу и что эскадрону надлежит отойти под прикрытием пехоты. Тут началось самое интересное. Командующий эскадроном офицер знал, что, как только его люди оседлают коней, по ним откроют огонь изо всех мест, которые удерживает враг. Он приказал первому отряду садиться верхом, а второму — прикрывать отступление. Люди вскарабкались в седла, растянулись в линию и поскакали к ложбине, находившейся примерно в трехстах ярдах. По ним немедленно открыли огонь. Пыль взлетала фонтанами у ног коней, пули свистели над головами. Никого, однако, не задело. Тем временем оставшийся отряд вел беглый огонь по врагу, прикрывая отступление. Затем настал их черед отходить. Дав прощальный залп, люди побежали к лошадям, вскочили в седла и галопом последовали за первым отрядом, также растянувшись в длинную линию. Враг снова открыл огонь, и снова взметнувшиеся фонтанчики пыли говорили о том, что он вел прицельную стрельбу. Но и на этот раз никто не был ранен, и совары достигли ложбины, смеясь и весело переговариваясь. Утренняя стычка, однако, стоила эскадрону одного человека и одного коня; оба они были тяжело ранены.
Пока я был с Малакандской действующей армией, я постоянно видел, как используется кавалерия, и старшие офицеры несколько раз говорили мне, что они не отказались бы иметь в своем распоряжении большее ее количество. Читатель может вспомнить несколько из тех многочисленных случаев, когда на этих страницах описывались действия кавалерии. Утром 15 сентября именно кавалерия смогла перехватить противника прежде, чем он добрался до холмов, и отомстить за потери той ночи. В сражении 16 сентября атака эскадрона капитана Коула задержала все наступление противника и позволила пехоте своим огнем превратить замешательство туземцев в бегство. Действительно, в каждом сражении в Мамундской долине кавалерия первой вступала в бой и последней из него выходила.
Бои, описанные в последней главе, и бесконечная череда болезней вновь наполнили полевые госпитали, и, чтобы сохранить мобильность войск, решено было отослать на базу сразу всех больных и раненых. Этот путь длиной более ста миль по плохим дорогам занимает больше двух недель, а тряска и жара делают его крайне мучительным и утомительным для раненого солдата. Но в суровых условиях войны такие вещи неизбежны, а надежда людей вернуться домой отчасти облегчает их страдания. Конвой больных и раненых должны были сопровождать до Панджкоры солдаты Западного Кентского полка, которые сами нуждались в отдыхе. Кампания в Индии без палаток — всегда испытание для британского полка. Когда он двигается на фронт из таких нездоровых мест, как Пешавар, Дели или Миан Мир, людей поражает лихорадка, а летняя жара вызывает слабость, и число больных угрожающе растет. Тиф, вызванный тем, что они пили стоячую воду, а также многие другие болезни, обусловленные перегревом на солнце или переохлаждением в ночное время, делает небоеспособными сотни людей, и генерал на индийской границе должен с одинаковым вниманием следить как за действиями врага, так и за колебаниями графика выписки из полевого госпиталя. Поэтому, как только сэр Биндон Блад понял, что мамунды действительно готовы просить мира и что дальнейших операций против них не предвидится, он отослал один из британских полков к палаткам около Панджкоры.
Около шестидесяти раненых в сражениях 30 сентября и 3 октября и такое же количество больных составляли ядро конвоя.
Легкораненых везли на верблюдах, в носилках, сделанных из разрезанного пополам остова местной кровати, которая называется каколай. Раненых более серьезно перемещали в носилках или корзинах, укрытых от солнца белыми занавесками. Каждые носилки несли четверо туземцев. Те, кто чувствовал себя получше, ехали на мулах. Пехотный эскорт был распределен вдоль линии со всеми возможными предосторожностями, поскольку атака на длинный, медленно двигающийся караван носилок и вьючных животных на неровной местности может привести к ужасным последствиям.