История малой России

Тогда, по древним обычаям, приступили к избранию. Государь сказал о Полуботке, что он слишком хитер и может сравниться с Мазепою; зная Царские слова, чины и народ назвали Ивана Ильича Скоропадского. Скоропадский отказывался и советывал Полуботка; несколько голосов назвали последнего; но принуждены были уступить большинству тех, которые вторично провозгласили Скоропадского. По обычаю, этот назвал себя «недостойным уряда,» — потому же обычаю избиратели трижды провозглашали его достойным; Долгорукий подал ему клейноды и поехал в дом Меньшикова; новый Гетман был предоставлен Царю. От Долгорукого было прислано к Скоропадскому: бочка рейнского вина, пять бочек меду, Десять пива; Гетман дал, обед, и пальба из орудий весь день не умолкала.

Данило Апостол, Иван Сулима, Дмитрий Горленко, Иван Максимович, Михайло ЛомиковСкий, Гамалея, Кандыба, Бутович и Антонович явились к Государю с изъявлением верности. Жители Новагорода-Севердкого, Миргородские, Прилуцкие, Варвинские, Сребрянские, Лубенские, Лохвицкие прислали письменное уверение в послушании и подданстве. Но такой переворот не мог быть без несчастий. Меньшиков был действующим лицом в гибели многих верных Украинцев.

Подозреваемые в усердии к Мазепе, все не явившиеся на Глуховскую Раду были истребованы в Лебедин — пытка и казнь была их участыо. Вот описание произшествия, заимствованное от слова до слова у Архиепископа Конисскаго:

«Казнь сия была обыкновенная Меньшикова ремесла: колесовать, на кол сажать; а самая легчайшая, почитавшаяся за игрушку, вешать и головы рубить. Вины их изыскивались от признания их самих, и тому надежным средством служило препохвальное тогда таинство — пытка, которой догмат и поныне известен из сей пословицы Русской: кнут не янгел, души не вынет, а правду скажет; и которая производима была со всею аккуратностию и по указанию Соборного Уложения, сиречь: степенями и по порядку— батожьем, кнутом и шиною, то есть разженным железом, водимым с тихостию и медленностию по телам человеческим, которые от того кипели, сваривались и воздымались. Прошедший одно испытание, поступал во второе; а кто всех их не выдержал, таковый почитался, за верное виновным и веден на казнь. Пострадало таким образом, не превозмогших пытки, до девятисот человек; число сие, быть может, увеличено; но, судя по кладбищу, отлученному от Христианского и известному под названием Гетманцов, должно заключать, что зарыто их здесь очень не мало. И ежели в человечестве славится тот великодушием, кто презирает ужасы и опасности, то уже нет для тех и титулов, кои были орудиями и участниками Лебединских зверских лютостей, ужасающих самое воображение человеческое. Остается теперь размыслить и посудить, что если, по словам Самого Спасителя, в Евангелии описанным, — которые суть непреложны и не мимо идут, — ежели всякая кровь, проливаемая на земле, взыщется от рода сего, — то какое взыскание предлежит за кровь народа Русского, пролитую от крови Гетмана Наливайка, и пролитую потоками за то единственно, что он искал лучшей жизни в собственной земле своей и имел о том замыслы, «всему человечеству свойственные.»

Кровь эта взыскана была не на поколении Меньшикова, но на нем самом. Слова Спасителя непреложны и не мимо идут. Человек составлен из двух начал—из тела и души. Скорбя его бывают телесные и душевные. И Бог знает, какие нестерпимые. По крайней мере последние продолжительнее. И что ужаснее могло быть, как Светлейшеиу Князю Римской Империи, Князю Ижерскому, нареченному тестю Императора, всемогущему Меньшикову лишиться силы, богатства, быть изгнанником, видеть жену ослепшую от слез, рыть для нее собственными руками могилу в Сибирских тундрах, увидеть одну дочь свою ключницей, другую прачкою, себя плотником, — и окончить жизнь под шестьдесят третьим градусом северной широты, на пустынных берегах Сосвы? Бог знает, кто страдал более, — страдальцы ли Лебединские, мученики одного дня, или Березовский ссыльный, скорбными годами искупивший свое Лебединское злодеяние. Но кровь за кровь была взыскана!

Ноября шестого прибыл в Глухов Черниговский Архиепископ Максимович и привел к присяге Полковников, Старшин и козаков. Одиннадцатого приехали туда же Епископ Переяславльский Захарий Корнилович и Киевский Митрополит Иосафат Кроковский. На другой день Государь со свитою был у обедни, в соборе Троицком. И в тот же день в Москве, в Успенском соборе и во всей России загремела над старым Гетманом анафема.

По этому случаю везде собиралось первейшее духовенство. Митрополит Стефан Рязанский и Муромский, окруженный Митрополитами: Крутицким, Суздальским, Нижегородским, Архиепископами: Коломенским и Тверским, прочитал гражданам Москвы всю повесть измены; «Мы, собранныи во имя Господа Иисуса Христа»—так заключил он эту речь, — «и имеющие, подобно Святым Апостолам, от Самого Бога власть вязати и решити, — аще кого свяжем на земли, связан будет и на небеси, — возгласим: изменник Мазепа, за клятвопреступление и за измену к Великому Государю, буди анафема!»

Тоже совершалось и в Глухове. Вот слова летописей: