История Марго

Я почувствовала облегчение, когда узнала, что он родом не из Парижа. Этим он отличался от всех нас. То, что он вырвался из глухой провинции, придавало ему героизма, хотя некоторые критики утверждали, что из-за своего происхождения он консервативен и мыслит ограниченно. Я не понимала, что именно это значит. Я со страхом думала о том, что с ним станет, если все это исчезнет, если он перестанет считаться la crème de la crème, если его больше не будут приглашать на важные вечеринки, если он уже не сможет позволить себе обед в брассери “Липп”. Я видела, что его глаза загораются от восторга, стоит нам заговорить о Люксембургском саде, и что его восхищение граничит с наивностью. Мне повезло с карьерой, говорил он, и я знаю, что все это может исчезнуть в мгновение ока, но в таком случае я смогу вернуться к прежней простой жизни.

Впервые он приехал в Париж с сестрой, родителями и двумя тетками. У них была такая маленькая машина, что ему пришлось сидеть в багажнике, прижавшись коленями к заднему стеклу. Сестра пряталась в юбках тетки, которая начинала молиться всякий раз, когда на дороге появлялся грохочущий грузовик. Она думала, что любая машина, едущая навстречу, обязательно в них врежется. Париж по сравнению с его родным городом, где насчитывалось всего пять тысяч жителей, был просто гигантским.

Семья, в которой родилась Анук, разительно отличалась от его собственной. Она выросла в богатом городке Ле-Везине под Парижем, ходила в школу-пансион, а летние каникулы проводила в Сен-Тропе, катаясь на мотоцикле с друзьями, причем иногда не надевала на эти прогулки ничего, кроме обуви. Выйдя на пенсию, ее родители переехали в красивый домик в Бургундии. Мы виделись с ними в лучшем случае раз в год. У папы же с его родителями были очень близкие отношения.

На первый взгляд мои мать и отец казались полными противоположностями. Она без труда осваивалась в любом городе и в любой стране. Для нее было важнее уметь как следует накладывать макияж, чем учиться водить машину. Ее не заботило, что думают о ней другие, и она не пыталась угодить всем и каждому. Он, напротив, был не настолько уверен в себе и, когда чувствовал угрозу, замыкался и становился молчаливым, а губы его сжимались в тонкую линию. Его взгляды и в личной жизни, и в политике стали либеральнее под влиянием Анук. Большинство ее друзей были социалистами, и она обычно голосовала за левоцентристов.

Я знала, что они все еще занимаются любовью. Иногда они исчезали на час-другой в ее комнате. Однажды я постучалась к ней, чтобы кое-что спросить, и она довольно долго не открывала. Когда же дверь наконец распахнулась, Анук стояла завернутая в полотенце, раскрасневшаяся и ненакрашенная, волосы были убраны назад, влажные пряди заправлены за уши.

В такие выходные, когда мы завтракали с папой, мне даже начинало казаться, что мы живем вместе. Мы просыпались в одной и той же квартире, спускались по лестнице и приступали к этому ежедневному ритуалу.

– Ты уже думала о том, куда пойдешь в следующем году? – спросил папа.

В старших классах я выбрала престижное направление scientifique[8] – главным образом из-за него, а не потому что мне так уж нравилась программа. Математику я ненавидела.

– Не знаю пока. Думала подавать в Институт политических исследований.

– Les sciences politiques[9]. – Судя по его тону, он был доволен. – Идешь по моим стопам?

– Ей просто нравится делать вид, что она не моя дочь, – сказала Анук, поворачиваясь к нему.

– Ты говоришь так только потому, что я не хочу творческую профессию.

– Это прекрасный институт, – сказал папа, – и ты не обязана изучать политологию. Как насчет социологии или права? Зимой тебе придется составлять портфолио и готовиться к письменным экзаменам.

– Она думает, что ты будешь платить за ее обучение, – сказала Анук.

Хотя это было произнесено шутливым тоном, меня разозлили ее слова.

– Я могу получить стипендию.

Папа допил кофе и с довольным видом оглядел кухню. Анук редко пользовалась дорогими кастрюлями и сковородками, которые он накупил ей за эти годы. Она со студенческих лет предпочитала готовить на одной и той же поцарапанной сковородке.

– А где бы ты хотела жить, если бы могла выбрать любой район в Париже? – спросил меня папа.

– На Правом берегу.

– Там очень тесные улочки, я это не люблю. А разве тебе не нравится жить рядом с парком?

– Если бы я жила в одиннадцатом или девятнадцатом округе, у меня было бы побольше пространства.

– Тебе не кажется, что и здесь пространства вполне достаточно? – вклинилась Анук.

– Здесь неплохо, – сказала я. Я знала, что папа помогает нам платить за аренду.

– Когда ты была маленькой, Марго, ты хотела стать архитектором, – сказал он. – Ты часами рисовала дома.

Я слушала его и вспоминала, что представляла, как мы живем в этих домах втроем.