Выше уже отмечалось, что в древней Италии вплоть до II в. до н. э. обходились без врачевателей-профессионалов Греческая медицина считалась выражением изнеженности и роскоши. Такая точка зрения в немалой степени способствовала застою в развитии медицины в древней Италии. Первыми врачами там были рабы из числа военнопленных, главным образом греков (из Греции, Малой Азии, Египта). Целый ряд «интеллигентных» профессий был как бы монополизован греками. Слой рабской интеллигенции в Риме, особенно в последние годы существования республики, был особенно многочисленным, а вклад, внесенный греками-рабами в создание римской культуры, весьма ощутимым. Римские учителя, врачи, музыканты почти без исключения были греками. Каждый состоятельный римский гражданин стремился обзавестись рабом-врачом (servus medicus). Раб лечил своего хозяина и его родственников.
Высокий культурный и профессиональный уровень раба-врача постепенно поднимал его в глазах хозяина. Свободная практика такого специалиста представлялась рабовладельцу весьма доходной, поэтому рабов-специалистов за определенную плату стали отпускать на свободные заработки.
Врач-отпущенник был обязан бесплатно лечить своего бывшего владельца, его семью, рабов и друзей и отдавать ему часть доходов. Юридически врачи-отпущенники оставались зависимыми от рабовладельцев, и римское общество долгое время относилось к ним с некоторым презрением.
В конце III – начале II в. до н. э. в столице Римской республики стали проявляться свободные врачи греческого происхождения. Первым свободным греческим врачом в г. Риме считается пелопоннесец Архагат (греч. Archagathos). Он приехал в столицу в 219 г. до н. э. и был тепло встречен горожанами. Ему предоставили право римского гражданства и выделили государственный дом для частной практики. Начало деятельности принесло Архагату большую популярность. Однако вскоре прижигания и хирургические операции, которые он производил, резко изменили отношение к нему римлян: его прозвали «живодером» и перестали к нему обращаться.
Прошло несколько столетий, прежде чем греческая медицина получила признание в столице Римской республики. Важной вехой в этом отношении явился эдикт (указ) Юлия Цезаря (100-44 гг. до н. э.), который в 46 г. до н. э. предоставил почетное право римского гражданства как приезжим врачам-выходцам из Греции, Малой Азии, Египта и других провинций государства, так и местным жителям, обучавшимся медицине. Позднее, в период империи рескриптом императора Константина (337 г.) устанавливалось:
«Ремесленники, живущие в городах, освобождаются от всех повинностей, так как для изучения ремесла требуется досуг, тем более что они желают и сами усовершенствоваться, и обучать своих сыновей. Перечень таков: архитекторы, врачи, ветеринары, живописцы, скульпторы. (далее перечисляются еще 33 профессии ремесленников)». Важно отметить, что врачи и ветеринары в этом ряду стоят в числе первых. Таким образом, в Римской республике стали проявляться элементы государственной регламентации медицинского дела, которые закреплялись и утверждались в период империи.
Мировоззрение римлян в значительной степени испытало влияние культуры и философии народов, входивших на определенных этапах истории в состав Римской империи. Прежде всего это справедливо в отношении древнегреческой философии. Атомистическое учение, созданное выдающимися греческими философами Левкиппом (ок. 500-440 гг. до н. э.)., Демокритом (ок. 460 – ок. 371 гг. до н. э.) и Эпикуром (ок. 342 – ок. 270 гг. до н. э.), вошло в философию древних римлян и нашло свое отражение в произведениях виднейшего представителя римского эпикуреизма – философа и поэта Тита Лукреция Кара (Lucretius Carus, Titus, ок. 96-55 гг. до н. э.). Его поэма «О природе вещей» («De rerum natura») в шести книгах (переведенная на русский язык с подробными комментариями) явилась энциклопедией того времени (рис. 53) и отразила передовые воззрения римлян в области философии, естествознания, медицины, психологии, истории (идея развития, отрицание бессмертия души, загробного воздания и вмешательства богов в жизнь Вселенной). «Ею восхищались Цицерон и Вергилий, на нее раздраженно обрушивались отцы церкви, справедливо подозревая в Лукреции страшную для себя опасность. Эта поэма определила многие черты мировоззрения Ньютона и Ломоносова, приводила в восторг Герцена, глубоко интересовала молодого Маркса» – писал в предисловии к изданию русского перевода поэмы С. И. Вавилов.