История Мексиканской революции. Том 2. Выбор пути 1917-1928 гг

Уже в 1922 году, взяв курс на сохранение передовых (то есть практически всех) латифундий Обрегон фактически отказался от своего излюбленного плана создания прослойки крепких фермеров. А министр сельского хозяйства Мексики, бывший консул в Нью-Йорке Рамон де Негри заявил в июне 1922 года, что правительство готово заплатить главному олигарху и землевладельцу штата Чиуауа Луису Террасасу 13 миллионов песо за экспроприированные у него в годы революции, в основном Вильей, земли, хотя их фискальная цена не превышает 5 миллионов: «Правительство заинтересовано в этой операции, так как она служит интересам большинства».²⁷² Это заявление кажется просто удивительным, если учесть, что клан Террасасов в Чиуауа ненавидело практически все население штата, а сам Луис Террасас никогда не скрывал своих контрреволюционных убеждений.

В тоже время правительство Обрегона отказалось предоставить право на формирование общин батракам-пеонам, проживавшим непосредственно на территории асиенд («акасильядос»). Обрегон считал, что ни один помещик не инвестирует ни цента в систему ирригации, закупку инвентаря или постройку хозяйственных помещений, если будет опасаться, что его же батраки могут в один прекрасный день стать собственниками всего этого добра. Кстати, даже прогрессивная Конституция 1917 года лишала «акасильядос» этого права.

Консервативная линия Обрегона в аграрном вопросе выражалась и в том, что президент неохотно принимал делегации крестьян, которые приезжали в столицу жаловаться на противодействие властей на местах и помещиков аграрной реформе. Одной из крестьянских делегаций, которая все же добралась до президента, он объяснял положение дел так: «Большая часть ваших жалоб исходит из того, что продажные местные чиновники находятся в сговоре с помещиками и что закон на стороне богатых». На самом деле, вещал президент, корень зла - в «пороках человеческой природы, так как, к сожалению, только очень небольшая часть людей может противостоять соблазну личного обогащения». Обрегон знал, что говорил, - сам он такому соблазну противостоять не смог.

Дело было, однако, не только в общефилософских, притом весьма спорных мотивах, которые якобы мешали успешному проведению реформы. Мешал этой реформе и сам президент, что быстро привело к разочарованию аграристов в своем недавнем союзнике. Возмущенный медленными темпами распределения земель секретарь Национальной аграрной комиссии Мендоса Лопес издал 16 ноября 1922 года циркуляр комиссии об ускорении распределения земель на северо-востоке, в родном штате Вильи Дуранго, производившем лучший мексиканский хлопок. В циркуляре говорилось, что при нынешних темпах распределения земли для полного решения аграрной проблемы в Дуранго понадобится 200 лет. Поэтому циркуляр предписывал местным властям принимать решения о выделении земель во временное пользование в течение месяца. Хотя формально этот документ касался только штата Дуранго, но сама его форма предполагала, что так же должны действовать и чиновники других штатов.

Естественно, циркуляр вызвал возмущение помещиков Дуранго, которые сразу же окрестили Мендосу Лопеса коммунистом. Вскоре выяснилось, что президент Обрегон циркуляра не одобрил и отдал приказ войскам силой отобрать землю у тех деревень, которые уже успели ее получить. Вскоре губернатор штата Кастро сообщал Обрегону, что благодаря вмешательству армии жизнь вернулась в нормальную колею.

Президент противодействовал даже исполнению своего любимого закона 1923 года о брошенных землях. Согласно ему сельскохозяйственные рабочие северо-восточного региона, известного в Мексике как Лагуна, стали занимать необрабатываемые земли на берегах рек Насас и Агуанаваль (без воды в засушливой Лагуне сельское хозяйство было просто невозможно). Помещики написали президенту письмо, в котором утверждали, что земли принадлежат им. Опять вся вина сваливалась на безответственных « агитаторов». Помещики напоминали президенту, что хлопководческие хозяйства северо-востока дают штатам Дуранго и Коауила 40% их бюджетных доходов. Вообще, писали помещики, никаких асиенд в Лагуне нет. Поэтому то, что агитаторов поддерживают местные гражданские власти, особенно возмутительно. Обрегон решительно встал на сторону латифундистов (которые в Лагуне, конечно же, были) и потребовал от местных властей, в частности от инспекции по трудовым вопросам, прекратить поощрение самозахватов. Армейское командование получило указание защитить помещиков, которые вскоре благодарили армию за «ее справедливые и патриотические меры».

Такая линия президента только поощряла латифундистов на жестокую борьбу с крестьянами. Лидер Национальной аграристской партии Сото-и-Гама (депутат Национального конгресса при Обрегоне) сообщал президенту, что в Мичоакане банда местного помещика убила пятерых крестьян и повесила их трупы на всех площадях их родной деревни в назидание тем, кто хотел получить землю. Обрегон же проводил политику постепенного разоружения местных отделений аграристской партии.