История мировой культуры

А. Радклиф-Браун выводит китайскую диалектику из дуально-родовой организации древнего общества. Китайская дилектика была не разрушительной, а созидательной, поэтому в ней большое значение имели понятия гармонии и «золотой середины» («держать в руках две крайности, но использовать для народа лежащую между ними середину» – коментарий к «Лунь-юй»). «Чрезмерность так же плоха, как и отставание», – говорил Конфуций (Лунь-юй. 14).

О гармонии применительно к человеку сказано так: «Когда не проявляют удовольствия, гнева, печали и радости, это называется [состоянием] середины. Когда их проявляют в надлежащей степени, это называется [состоянием] гармонии. Середина является наиважнейшей основой [действий] людей в Поднебесной; гармония – это путь, которым должны следовать [люди] в Поднебесной. Когда удается достигнуть [состояния] середины и гармонии, в природе устанавливается порядок и все сущее расцветает» (Древнекитайская философия: В 2 т. Т. 2. С. 119).

Китайской мысли была присуща черта, которая роднила ее с индийской (в этом оба дальневосточных народа схожи) – стремление к постоянству. «Небу свойственны постоянные явления, земле свойственна постоянная форма, человеку свойственны постоянные нравы. Однажды созданные, [они] не меняются; это называется тремя постоянствами» (Там же. С. 15). Постоянство китайцы хотели обрести на земле, а не по ту сторону жизни. Отсюда значительная роль, которая отводится ритуалу (знаменитые китайские церемонии), и чувство долга. Чтобы достичь согласия и устойчивости в быстротекущем мире, китайцы нашли способ, аналогичный медитации индийцев, но вполне земной. С его помощью текучее становится неподвижным. «Ритуал – высшая мера поведения людей как безмен – высшая мера веса», – писал Сюнь-цзы (Там же. С. 179).

Теперь становится понятно, почему Будда отказался от жертвоприношения, а Конфуций нет. Индийцы искали постоянство и истину в ином мире, а китайцы – в этом. Цель китайцев не изменение и прогресс, а благоденствие как результат постоянства, охраняемого ритуалом и долгом. Отсюда традиционное миролюбие китайцев, которое сродни миролюбию индийцев. Стремление к устойчивости как повторению прошлого – общая черта китайского понимания времени, а будущее имеет религиозное оправдание лишь постольку, поскольку оно способно точно воспроизводить прошедшее.

Поскольку, однако, чувственное бытие текуче, возникает проблема обеспечения гармонии начал, являющейся источником развития. «А ведь гармония фактически рождает все вещи, в то время как единообразие не приносит потомства. Уравнение одного с помощью другого называется гармонией, благодаря гармонии все бурно развивается и рождаются предметы… Именно поэтому покойные ваны смешивали землю с металлом, деревом, водой и огнем, создавая благодаря этому все вещи» – эти слова сказаны в VIII в. до н. э. (Цит. по: История китайской философии. С. 33). Все существующее, стало быть, – результат гармонии между ян и инь. Связь между двумя началами порождает гармонию, а затем рождается все сущее.

Стремление к постоянству связано у китайцев с тем, что они так же как и индийцы, признают неизменное более истинным. Для самой возможности познания необходим покой – здесь китайская мысль также солидарна с индийской. Сердце выступает органом познания, а сердечный покой дает возможность постичь истину.

Три мыслителя

Три величайших мыслителя Древнего Китая, достойные наибольшего внимания, – покрытый ореолом таинственности Лао-цзы, всеми почитаемый Конфуций и мало кому ныне известный Мо-цзы, который, однако сформулировал за четыре с лишним века до Рождества Христова концепцию всеобщей любви.

Познакомиться со взглядами этих мыслителей довольно просто. Имеются три текста, прямо связанные с их именами. Правда, автор и время написания «Дао дэ цзин» не совсем ясны. Основное произведение конфуцианства представляет собой записи учеников, трактат «Мо-цзы» тоже, скорее всего, написан его последователями, хотя это единственный из трех связный текст с внутренней логикой в пределах глав, а не просто сборник афоризмов.

Лао-цзы – прозвище, означающее «старый учитель». Сведений о его жизни очень мало, но известно, что он был хранителем императорского архива Чжоуского двора – величайшего книгохранилища Древнего Китая. Жившего ранее двух других великих китайских мыслителей Лао-цзы (VI‑V вв. до н. э.) нелегко понять не только потому, что основное его понятие «дао» очень неоднозначно – это и «главное над множеством вещей», и «матерь земли и неба», и «первооснова мира», и «корень», и «путь», – но и потому, что в постижении этого понятия мы не имеем возможности, как в других культурах, опереться на какие‑либо мифологические образы, которые облегчали бы усвоение. Дао столь же неопределенно у Лао-цзы, как понятие Неба во всей китайской культуре.