Мы не будем приводить подробностей борьбы, которую Франция вела в течение немногих последующих лет против европейской коалиции. Она навсегда прогнала австрийцев из Бельгии и сделала Голландию республикой. Голландский флот, замерзший в Текселе, сдался горсти кавалерии, даже не прибегая к орудийному огню. В течение некоторого времени Италия была под угрозой удара со стороны Франции, и только в 1796 г. новый генерал Наполеон Бонапарт повел оборванные и голодные республиканские войска триумфальным шествием через Пьемонт к Мантуе и Вероне. К. Ф. Аткинсон в своей статье «Французские революционные войны» говорит: «Что более всего поразило союзников, так это численность и быстрота передвижений республиканцев». Действительно, у этого импровизированного войска не было ничего, что могло бы его задержать. Палаток нельзя было добыть за недостатком денег, перевезти их также не было возможности, так как не было достаточного числа подвод; в палатках не было также необходимости, так как все неудобства, которые неминуемо вызвали бы полный развал в профессиональных войсках, с веселым сердцем переносили люди 1793–1794 годов. Продовольствия для армии таких огромных размеров нельзя было подвозить под обычным военным прикрытием, и французы скоро привыкли жить за счет страны. Таким образом, в 1793 г. возникла современная система войны, основанная на быстроте передвижений, на высшем напряжении национальной мощи и связанная с бивуаками, реквизициями и открытыми выступлениями, в противоположность старой системе осторожных маневрирований, точно вымеренных пайков и интриг. Первая являла собой дух решимости, вторая же была проникнута желанием наименьшего риска ради небольших выгод.
В то время, как эти полки оборванных энтузиастов пели марсельезу и сражались за Францию, по всем вероятиям, даже не отдавая себе ясного отчета в том, освобождают ли они или грабят страны, в которые они вторгались, – республиканский энтузиазм в Париже проявлялся далеко не в такой прекрасной форме. Революция в это время находилась под эгидой фанатического вождя Робеспьера. Об этом человеке довольно трудно судить. Он был слабого сложения, от природы застенчив, но не без наглости. Однако, у него был самый необходимый для достижения власти талант – горячая вера. Он взял самостоятельно на себя дело спасения республики в том виде, в каком она ему рисовалась, и воображал, что никто кроме него не может ее спасти. Из этого вытекало для него, что только сильная власть может спасти республику. Вольный и жизненный республиканский дух, казалось, зародился вместе с избиениями роялистов и казнью короля. Происходили восстания: одно на западе в округе Вандеи, где народ восстал против рекрутского набора и конфискации имущества ортодоксального духовенства под предводительством дворян и священников; другое же на юге, где восстали Лион и Марсель и роялисты Тулона впустили английский и испанский гарнизон. Единственным энергичным ответом на все это было продолжавшееся избиение роялистов.
Революционный трибунал взялся за работу и начались систематические избиения. Изобретение гильотины как раз было на руку этой системе действий. Королева была гильотинирована, большинство противников Робеспьера были гильотинированы, атеисты, доказывавшие, что нет высшего существа, также были гильотинированы. День за днем, неделя за неделей эта адская машина отсекала все новые и новые головы. Владычество Робеспьера, казалось, было основано на крови и для своего поддержания требовало ее все в большем и большем количестве, подобно тому, как у курильщика опиума все возрастает потребность в последнем.
Наконец, летом 1794 года сам Робеспьер был низвергнут и гильотинирован. Власть перешла к Директории из пяти человек, которые вели оборонительную войну за границей и поддерживали единство во Франции в течение пяти лет. Владычество Директории является любопытным эпизодом сравнительного затишья в этой истории бурных переворотов. Они брали вещи такими, какими они были до них. Дух ревностной пропаганды привел французское войско в Голландию, Бельгию, Швейцарию, южную Германию и северную Италию. Повсюду изгонялись короли и учреждались республики. Однако, дух пропаганды, одушевлявший членов Директории, не мешал им пользоваться награбленными у освобожденных народов сокровищами для облегчения финансовых затруднений французского правительства. Их войны становились все менее похожими на священные освободительные войны, и все более напоминали агрессивные войны старого режима. Франция менее всего собиралась отказаться от традиций иностранной политики. Во время Директории мы находим их в такой силе, как если бы не было вовсе революции.
К несчастью для Франции и для всего мира, на арену мировой истории выдвинулся человек, в котором воплотился в самой интенсивной форме национальный эгоизм французов. Он дал этой стране десять лет неслыханной славы и позор конечного поражения. Это был тот самый Наполеон Бонапарт, который вел войска Директории к победам в Италии.