Пока мы ехали по шоссе, начало светать, поля по обеим сторонам дороги порозовели. Так как мы встали очень рано, на меня навалился сон. Не знаю, сколько я проспал, но помню, что через какое-то время я подскочил от ужасного грохота. Спросонья мне показалось, что рухнуло небо. Наша машина летела с дороги в поле. Я запомнил только крики, наверное, я тоже кричал. Жуткий грохот никак не стихал, казалось, машину кто-то разрывает на части.
Я потерял сознание, а когда открыл глаза, увидел рядом незнакомых людей в белых халатах. В руку мне была вставлена иголка с капельницей. Повернув голову, я увидел Мехмеда с такой же капельницей. Я захотел позвать его, но не смог издать ни звука и вновь потерял сознание.
Спустя несколько часов я пришел в себя, Мехмед к этому времени тоже очнулся. Он плакал, а я еще подумал: чего он плачет? Надо мной склонилась медсестра в белом чепце, я спросил ее, где мы. Она ответила, что в государственной больнице города Болу. Она рассказала, что произошла автокатастрофа, но мы с Мехмедом в полном порядке, и нам надо лишь набраться сил. «Отдыхай, малыш, – приговаривала она. – Хорошенько отдохни». И гладила меня по голове, а голова у меня очень болела.
Почему-то мне не приходило в голову спросить ее о родителях, мне лишь не давал покоя плач Мехмеда. Наверное, ему очень больно, решил я, и вновь провалился в глубокий долгий сон. Я постоянно спал из-за лекарств, которые мне давали.
Проснувшись, я увидел грустное лицо бабушки, под глазами у нее были синие круги. Неужели мы приехали в Анкару, подумал я, но тут вспомнил, что мы в больнице, и только сейчас заметил, что бабушка тоже плачет. В углу стояло кресло, в нем сидел мой дед, освещаемый светом из окна. «Мы приехали за вами!» – сказала бабушка. И только тут я решился спросить о родителях, а в ответ все взрослые – бабушка, дедушка, медсестра – молчали. Отозвался только Мехмед. «Они погибли!» – всхлипнул он. Я не сразу понял, что он сказал. Я подумал: зачем он говорит такие ужасные вещи? – и решил, что, как всегда, он шутит.
Той же ночью я увидел отца, на нем был белый передник. Отец выглядел выше, чем был. «Папа, ну ты же не умер, не умер!» – твердил я. «Ты еще маленький, чтобы знать об этом», – ответил отец. «Но раз я тебя вижу, ты жив!» «Это ты видишь меня, а я себя не вижу. Может быть, для тебя я не умер, а умер только для себя», – сказал он. Я заснул.
На следующий день бабушка с дедушкой забрали нас. Мы сели на автобус и поехали в Стамбул. По пути мне казалось, что все машины мчатся прямо на нас, и я холодел от страха, а Мехмеду было совсем не страшно. Мы ехали по той самой дороге, по которой совсем недавно ехали с родителями, но родителей теперь рядом с нами не было. Был дедушка, была бабушка, был Мехмед. Это казалось очень странным.
С Мехмедом мы почти не разговаривали, голова у него была вся в бинтах, а на лице, как и у меня, чернели синяки. Затем были похороны, помню два гроба во дворе мечети, помню лица знакомых, которые смотрели с грустью и гладили нас по голове. Мать с отцом были покрыты зеленым покрывалом, так что мы их не видели. Когда похороны закончились, мы вновь поехали на автобусе в Анкару, которая теперь стала нашим домом. Нам было всего по десять лет.
Извини, пожалуйста, мы совсем заговорились и забыли о еде. Ты будешь недовольна, что я и ночевать тебя заставил, и оставил голодной. Прошло уже несколько часов, а ты съела всего один гамбургер. Сейчас, я только на минуточку схожу к бакалейщику. Не возражай, ты ведь не собираешься голодать всю ночь? Я и себе что-нибудь куплю. А ты пока посмотри фотографии в ноутбуке. Я отсканировал и загрузил сюда весь семейный альбом. Ты, должно быть, догадаешься, кто есть кто: кто папа, кто мама, кто бабушка, кто дедушка. Там есть наши с Мехмедом детские фотографии. Налей себе вина, а я сейчас приду. Мне еще Кербероса покормить нужно. Я совсем о нем забыл. Он, должно быть, умирает от голода на цепи.
Вскоре я вернулся и продолжил рассказ.