В
«Возможно научиться забыванию и жить как животные, почти без памяти, но невозможно жить, помня все, – писал Ницше. – Упрощая, мы можем сказать, что бессонница или глубокий сон, так же как и историческая память, вредны всему живому и в конце концов приводят к его гибели. Под «всем живым» я понимаю человека, народ или целую цивилизацию».
Мне всегда представлялось очень важным, что философ, восхищавшийся графом де Мирабо, говорил о нем: «Речи не было о том, чтобы он простил все те нападки и оскорбления, что были нанесены ему, потому что он и так обо всем забыл».
Мирабо считал, что вместо того забывания, которое у животных означает простую неспособность что-либо вспомнить, под «забыванием» следует понимать видоизменение прошлого, целью которого является улучшение качества жизни, возмещение ее недостатков и активные действия, нацеленные на забвение этих самых недостатков.
В этом месте мне захотелось отойти от мира Запада и обратить взоры к нашему миру, к миру Востока. Я записал в свою тетрадь, как описывал человека Саади Ширази: «Человек – это капля крови и тысяча тревог». Эти его слова показывали трагедию человека, который не умеет забывать. Несчастная душа, обреченная вести свою жизнь в тревогах и волнениях и постоянно страдать.
Примерно за шесть столетий до Ницше Мевляна написал другие прекрасные слова:
Признаться, заключение, к которому я пришел, оказалось неприятным: ведь и Ницше, и Мирабо не сказали ничего нового. То, о чем они писали, было описано за много столетий до них исламскими мистиками. Да и я сам не внес ровным счетом никакого вклада в интеллектуальную жизнь мира. Лучше всего как можно скорее забыть об этой статье! Все то, что я на сей раз написал, показалось мне ничтожным. Но все же одно утешение мне досталось. Моя никчемная статейка под названием «СПОСОБНОСТЬ ЗАБЫВАТЬ», по крайней мере, будет интересна таким, как и я, инженерам, людям, привычным к точным расчетам.
Я довольно долго сидел задумавшись, совершенно позабыв и о времени, и о гостье. А разве не о забвении я писал? Когда я постучал к ней в комнату, вечерело. Она все так же лежала в кровати и отвернулась, будто не желая меня замечать, однако этот жест выдал ее с головой. У многих девушек есть привычка то и дело встряхивать головой так, чтобы волосы развевались – от злости, от растерянности, ради кокетства, все зависит от ситуации. В нашем случае налицо был гнев.
– Прости меня, пожалуйста, – произнес я. – Я работал над статьей.
Говоря это, я чувствовал, как глупо выгляжу. Она с упреком сказала:
– Ну и как статья? Опять литература?
– Нет. На этот раз – забывчивая корова!
Она захохотала:
– Что значит «забывчивая корова»?
– Вот представь себе корову, – вздохнул я. – Корове все равно, какой сейчас день и час. С утра до вечера она ест, пьет, справляет нужду, отдыхает, а на следующий день повторяется все то же самое. Она живет, привязанная к настоящему моменту. Она не испытывает ни грусти, не любопытства, ни беспокойства, ни тоски. Если корову спросить, почему она никому не рассказывает о своей счастливой жизни, она ответит: «Я все время забываю, что именно рассказать». А потом и этот ответ забудет.
Девчонка поджала губки.
– Надо же, как интересно. Вот это и есть ваша философия?
– Да, – сказал я. – Это моя философия и философия Ницше.
Она глубоко вздохнула:
– Зачем вы читаете этого человека?
– Затем, что он сумасшедший!
– Вы тоже сумасшедший!
Я улыбнулся.
– Почему вам так хочется казаться сумасшедшим? – спросила девушка.
– Потому что обычно у сумасшедших великий ум. Ты, наверное, не поняла меня. Дело в том, что Керберос уже не помнит, как на тебя напал, он не испытывает угрызений совести, лежит себе, счастливый, в будке, а вот ты, вероятно, всю оставшуюся жизнь будешь вздрагивать, когда мимо тебя будет проходить собака. Тебе будут сниться кошмары. А если бы ты могла обо всем забыть…
– Эту псину нужно усыпить, – сузив глаза, сказала девушка. – Обязательно. Потому что она еще кого-нибудь покусает.
Я понял, что гостья даже не задумывается над тем, что я ей сказал, и заговорил о другом.
– А чем ты занималась?