История моего самоубийства

В следующее же мгновение пришлось совершить движение столь же резкое: тормознуть, спасая от увечья подставившуюся мне задом Альфу, которая вдруг застыла под красным сигналом светофора. Я защелкнул кнопки на дверцах и — в ожидании ужасных событий — отвернулся назад, словно в кузове меня ждали неотложные дела. Нашел чем заняться: Натела опять съехала вбок, и я вернул гроб к центру. Услышал стук в стекло: сначала в боковое, потом и в ветровое. Стук сопровождался изобретательной руганью, в которой многие образы поразили меня цветистостью. Тем не менее, я притворялся, будто в кузове дел прибавилось. Встав коленями на сиденье и развернувшись назад, я принялся накрывать Нателу крышкою гроба, — защитить труп в случае прорыва обороны.

Прорыв обороны был делом времени, потому что, во-первых, в ветровое и боковые стекла стучалась уже вся орава чистильщиков, а во-вторых, рано или поздно кто-нибудь из них мог заметить, что оконный проем в задней дверце затянут клеенкой. Пришлось отказаться от роскошной привычки невзывания к Богу в Манхэттене, хотя из гордыни я сформулировал просьбу скупо: «Бог наш и Бог отцов наших, поторопись же, ебена мать, с зеленым!» Польщенный, однако, моей позой, Господь, действительно, поторопился, — отключил красный сигнал, и, плюхнувшись в кресло, я захлебнулся от предчувствия избавления.

74. Все случается случайно: даже сама наша жизнь

Никогда прежде я не осознавал с тогдашней четкостью, что Бог способен быть столь изощренным в Своем честолюбии. Как только красную Альфу сдуло с места на зеленом, и я, в свою очередь, навалился на газовую педаль, Додж истошно взревел, а потом вдруг чихнул и заглох. Я выкатил глаза и крутанул ключ, но мотор огрызнулся ржавым кряком.

Покинутый небесами, я подавил в себе панику и определил задачу. Первым делом следовало отбиться. Вторым — дозвониться к кому-нибудь, кто съездил бы на кладбище и предупредил петхаинцев о дополнительной задержке. Наконец, добраться до бензоколонки и добыть горючее в канистре. Все три операции требовали денег, а первая — и оружия. Ни одним, ни другим я не располагал.

Раздраженный моим затворничеством, Молоток замахнулся железным бруском на ветровое стекло, но Крошка вдруг остановил его и отпихнул в сторону. Родилась надежда, будто в нем неизвестно как возникла потребность свершить нечто человеческое и будто он решил пойти на мировую. Подобно всякому оптимисту, я оказался прав наполовину: на мировую Крошка идти не желал, хотя потребность у него оказалась вполне человеческой. Вскочив коленями на капот, он расставил их в стороны, дернул вниз змейку на джинсах и под громкое улюлюканье счастливой братвы начал мочиться на ветровое стекло. Я сперва растерялся и оглянулся по сторонам, но, заметив в глазах прохожих и автомобилистов космический испуг по случаю внезапного краха западной цивилизации, навязал своему лицу выражение безмятежности: мне захотелось довести до их сведения, будто, на мой взгляд, не происходит ничего странного. Просто черному мальчику не терпится пописать, и поскольку местные общественные уборные исходят доцивилизационным зловонием, мальчик решил помочиться на нечаянно испачканное им же стекло, отчего, кстати, мне открылся более отчетливый вид на окружающий мир. Еще я хотел сообщить им, что поскольку они спешат исчезнуть из виду и не желают заступиться в моем лице за свою же цивилизацию, то мне на нее тоже насать.

Крошка мочился на стекло так долго, что другой верзила, похожий на него, как два плевка, потерял терпение и под гиканье банды забрался коленями на капот с пассажирской стороны. Член у него оказался мельче, но это позволило верзиле орудовать им с той особой мерой профессионализма, без которого в Манхэттене не выжить. Обхватив его пальцами как самописку, он каллиграфической струйкой мочи вывел на запыленном участке стекла короткий, но скабрезный призыв к сексуальному насилию над жидовьем. Соратники восторженно завизжали и, вдохновленные призывом, забегали вокруг машины в решимости этому призыву следовать.

Молоток подскочил к моей двери и двинул бруском по стеклу. Окно даже не треснуло, и меня кольнула мысль, что, если отделаюсь живым, начну закупать акции компании, поставляющей Доджу стекла. Если жив, жизнь в Америке полна возможностей! Улыбнулся этой догадке и поднес к стеклу средний палец, чего никогда в жизни не делал, ибо на родине объяснялся с народом как европеец: отмерял локти. Молоток никогда бы в локте не разобрался, но жест с пальцем воспринял адекватно и потому взбесился пуще. Размахнулся — соответственно шире, но ударить не успел: Крошка перехватил его руку и крикнул: «Не надо! Туда, сзади! Там нету стекла! И дверь не запирается!» Молоток посмотрел на меня и, пританцовывая, последовал за Крошкой к задней дверце.

— А что делать с гробом? — услышал я за собой голос Крошки. — Там у него баба, я видел! Амалия!

— Хорошее имя! — хихикнул кто-то.

— При чем тут имя, дурак! — крикнул Молоток. — Имя у них бывает всякое! Жидовка?