История моего самоубийства

— Вообще — из Балтимора, но сейчас живу в Нью-Йорке. Или вы имеете в виду название фирмы? Да?

Я молчал.

— А фирма называется смешно: «Звезды у ваших ног и между». Они там держат не просто, а особых, то есть не особых, а всех, которые на кого-нибудь похожи и готовы радовать всяких ебнутых клиентов, то есть, простите, чокнутых. Ну, не всяких, — которые хорошо платят.

— Да? — обомлел я. — Хорошо?

— Да, всегда хорошо. Они не чокнутые. У них просто деньги, но они знают, что Фонда на них не плюнет, — и вызывают меня. Отходят как бы. «Отраженное перевоплощение» называется!

— Я спрашиваю про «Папин Глаз» и про «Надежду»… «Дедушкину»… Зачем это им засылать вас в Абхазию?

— Они же сами оттуда! Вы что — не знаете?!

— Ну и что? — опять не понял я.

— Как «ну и что»?! Вы же сами грузин! Вы знаете про грузин не меньше, чем я! Представляете — что это значит для грузина: послать на родину главную звезду и поручить ей обслужить там его бывших друзей?! Вы, конечно, представляете что это для грузина значит! Отар говорит — это и есть жизнь! Ни больше, ни меньше! А Ило сказал: больше! Гораздо, говорит, больше, чем жизнь, потому что жизнь — это хуйня, простите, — ерунда! Тем более — они скоро собираются туда ехать сами, через месяц. Хотят, чтобы все там пали им в ноги: вот, смотрите, Ило и Отар уехали жидятами, а вернулись королями! А прежде, чем вернулись, послали — кого? — главную звезду! Значит, она их уважает, если специально приезжает к нам в Абхазию оповестить о скором визите Ило и Отара! И не просто оповестить, а… вы знаете что! Я не буду больше говорить нехороших слов! Как, мол, значит, надо уважать человека, чтобы приехать в Абхазию и это… Понимаете? А еще они собираются экспортировать простоквашу!

— И вы летите туда как Фонда?

— А никто кроме нее, — так говорит Отар, — никто кроме Фонды не уговорит абхазского молочного министра продать простоквашу. Отар говорит это миллионное дело; даже японцы хотят экспортировать! Правда, не в Японию! А министр любит Фонду! То есть меня! Как это, кстати, называется — «молочный министр»?

Я рассмеялся. Потом возмутился. Наконец, еще раз рассмеялся и сказал в недоумении:

— Пять тысяч — не такие деньги, чтобы… одной — в Абхазию!

— А дело не только в этом. Во-первых, мои клиенты, знаете, обманывают только себя, будто я Фонда, — и веселятся, а со мной ведут себя всегда не так, как если б я была Фонда, а так, как если б я была кто я есть, какая-нибудь Джессика из Балтимора. Во-вторых, я, знаете, нигде не бывала: Балтимор и Нью-Йорк. В-третьих, пять тысяч для меня — деньги. В-четвертых, мне, знаете, нравятся грузины, ей-богу! Убей, но нравятся! Может, вдруг кого-нибудь встречу там… Какого-нибудь грузинского человека; я никогда не бывала замужем, и меня никто никогда не любил, а грузины, видимо, умеют… Отар, например! Очень даже умеет, но он — вы знаете — женатый. Хотя все равно умеет! А мне уже почти сорок, знаете… Вот! А еще есть «в-пятых»…

Я молчал.

— Дайте сказать — что «в-пятых»! В-пятых, если б я не поехала, мы бы ведь, например, с вами и не встретились, правда? А вы знаете Фонду! И вообще! Почему вы вдруг всегда молчите?

— Я не молчу, — оправдался я, — я думаю…

— А я это люблю — когда люди вдруг думают, — сказала Джессика. — Когда люди вдруг думают, они узнаюєт все лучше.

— Думают о чем? — не понял я.

— А это не важно! Люди иначе выглядят, когда вдруг думают… А думать можно обо всем, но лучше — о любви; я чаще всего думаю о любви, и думаю, что люди, которые любят кого-нибудь, ни в чем уже не нуждаются и ни о чем не тоскуют. Никогда! Я и Отару говорю: хватит про простоквашу, подумай о любви! Но думать обо всем можно.

Я согласился, отметив про себя, что вместе со словами из ее рта, касавшегося моего уха, шел теплый сладкий воздух.

— А вы, например, о чем сейчас думаете?

— Я не думаю, — сказал я, — я подумал, что это — как в кино!

— А в жизни, кстати, все не так, как в жизни, а как в кино! — согласилась Джессика.

— А это вы хорошо сказали! — сказал я.

— Разве? — засомневалась Джессика, но потом снова возбудилась. — Меня, знаете, главное — навести на мысль. А сама я никогда не знаю о чем еще думать кроме любви… А правда ведь — как в кино! Вот я пришла, мы тут с вами как-то очень познакомились: мужчина и женщина, да? И общие знакомые. Что еще? — и оглянулась. — И этот профессор, да? Тоже, наверное, думает, но нервничает. Да? Самолет, люди знакомятся, думают, у всех бьется сердце, и все, наверное, нервничают, да? И каждый чего-то в жизни ждет, правильно? И есть, наверное, такие, у кого в сердце есть любовь, и они, может быть, не нервничают… А может быть, они все равно нервничают? А потом идут начальные титры, и самолет поднимается в воздух! Правильно?

— Правильно! — не понял я.

— А профессор — правда! — очень нервничает.