История моего стыда

– Ты обещала мне чай еще прошлый раз, – я тоже ощущал легкое опьянение: те самые французские вина, что были в изобилии сегодня днем, придавали мне смелости.

– Сдался тебе этот чай, ну ладно, пошли, – сжалилась она.

Мы молча поднялись в квартиру. Я шел за Крис, боясь дышать и отпугнуть ее.

– Ты словно нимфа, – прошептал я.

– А я думала, я французская крестьянка, – засмеялась она.

– Скорее уж аристократка, посланница богов, – меня начало заносить.

– Ууу, коллега, да вы пьяны! Вам бы и правда чаю – и спать до утра.

– Мне нравится твой запах, – я резко прервал Крис. – Все, о чем я мечтал в этот день, – прикоснуться к твоим волосам. Ты была красивее невесты, краше солнечного лета и яркой осени.

– Книжек что ли начитался, дурачок? – опять усмехнулась она, обнажив шею.

Этого я не выдержал. Вино внутри меня парализовало стеснение и дало волю тому, о чем я старался не думать. Я поцеловал ее.

Я дотронулся до этих пленительных губ. Губ, что день за днем сводили с ума. Губ, которых хотелось касаться на завтрак, обед и ужин. Крис ответила нежным, а потом грубым поцелуем, затем силой отвела мою голову от своей.

– Зачем тебе это? – уже серьезно спросила она.

– Ты моя муза. Ты богиня, – возбужденный и пьяный, я нес откровенную чепуху.

Преодолевая сопротивление ее руки, я вновь прикоснулся к ее губам, а затем – к шее, что сводила с ума. Слегка солоноватый от пота вкус лишил меня остатков рассудка. Я обнял ее лицо своими ладонями и посмотрел в глаза.

– Сегодня ты моя.

Я любил ее страстно и нежно одновременно. Отдавая уважение платью, я бережно и медленно расстегнул его на спине. Каждая пуговица сопровождалась поцелуем того места, которое она прикрывала. Крис осталась в нижнем белье.

– Я не сомневался, что даже белье у тебя подобрано под стиль праздника.

Груди Крис имели форму круглую и совершенную, без каких-либо отклонений в сторону или отвисания вниз. Симметричные соски, украшенные по кругу сетью морщинок, приглашали и манили – и я жадно целовал их. Руки при этом ласкали ее шею и бедра.

Я не знаю, что это было: здесь смешалось неизменное и высокое, животное и человеческое, грязное и чистое. Все, что я знал, – это то, что я обожал эту женщину, наслаждался ей, как шедевром, как Моной Лизой, и не стеснялся об этом говорить. Я описывал ее родинки, что встречал по пути изучения тела, озвучивал ощущения от прикосновения к мягкому животу, упругой груди, плотным тренированным ягодницам.

В тот вечер я был художником ее тела. И не просто рассказал, но заставил ее поверить, что она именно она – главный шедевр в этой галерее жизни.

Ночь мы провели вместе. Я был счастлив, боялся уснуть и утратить это состояние.

Утром Кристина встала первой и приготовила легкий завтрак. Ее взгляд изменился. Там был и стыд, и удивление, и (неожиданно) интерес.

– Ты знаешь, мне жутко стыдно за то, что произошло. Я вела себя как шлюха. Ты можешь уйти, пожалуйста?

– Крис, это была идеальная ночь. Я не жалею ни о чем.

– Дима, мне надо подумать. Уходи, пожалуйста.

Я молча собрался; уже в дверях еще раз сказала ей, что провел одну из лучших ночей в жизни и рад, что дал ей столько тепла, сколько смог.

* * *

Кристина много размышляла в этот день. Она лукавила перед Димой, описывая эту ночь как случайную. В глубине души она давно поняла, что хочет этого. Дима привлекал и интриговал, и уже не раз она задумывалась о возможности отношений с ним, но… они были столь разными по возрасту и жизненным целям, что окончательного решения она так и не приняла. В ту ночь она захотела просто дать ему и себе шанс.

Несмотря на легкий стыд, Крис поняла, что эта ночь, как рубильник, отключила ее от боли и воспоминаний прежних, неудачных отношений. Ощутила, что свободна от прошлого и может жить дальше. А еще, краснея, она отметила, что этот странный парень впервые за долгие годы довел ее до высшей степени блаженства. «Мы занимались не сексом, а искусством», – вспомнились его слова.

Засыпая, она улыбалась.

Интерлюдия 4. Давид

Я пришел в себя и огляделся. Нога отвратительно ныла, а голова болела настолько, что я был бы согласен отрубить ее. Рядом лежал охотник; выглядел он не лучше меня, только совсем не шевелился и не отвечал на призывы. Еще дальше лежал леопард: мощная пятнистая грудь едва поднималась в такт неровному дыханию.

Открывшаяся картина была противоестественной, несуразной, абсурдной: чистое, до блеска красивое животное не могло ассоциироваться со смертью, но между тем было к ней все ближе и ближе. С ужасом, постепенно переходящим в тошнотворное принятие, я наблюдал, как кровь леопарда попадает в Безымянный ручей. Глупая мысль промелькнула в голове: где-то там, внизу, друзья будут утолять жажду, даже не подозревая, что пьют кровь хищника и моего друга.

Я опять провалился в бессознательное… Грезилось, как местные духи отчитывают меня за убийство, как идет небесный суд, рядом с которым уже стоит мой враг – охотник.

– Он? – вопрошал Бог у мужчины.

– Да, это он убил меня, – отвечал тот.

– А жаль, – с сожалением молвил Христос, – у меня на него были такие планы…