История моей юности

Пустовавших домов в станице действительно было много. Большинство зажиточных казаков, проживавших в хуторах, имели в станице дома, и в них никто не жил. И каждый из таких домовладельцев рад был пустить в дом свой квартирантов, лишь бы дом содержался в сохранности…

Однажды отец все-таки принес мне долгожданные валенки. Они были черные, поярковые [6]. Хорошие валенки. Я надел их и от счастья не мог прийти в себя.

— А когда ж, папа, пальто мне сошьешь?.. — спросил я. — Я в школу хочу ходить…

На что уж Людмила терпеть меня не могла, но на этот раз даже и она сжалилась надо мной.

— Пойди же к портному, — сказала она отцу, — пусть поскорее закончит шить ему пальто. А то ведь мальчишке по нужде не в чем во двор выбежать.

Отец во всем слушался Людмилу. Он пошел к портному. Я с нетерпением ждал его возвращения. Пришел он домой уже вечером, пьяный, с таким же пьяным портным.

— Здравствуйте вам, мадам! — сказал тот, кривляясь перед Людмилой. — Мое вам с кисточкой. Хлобыстов Василий Васильич.

— Здравствуйте, — недобрым взглядом окинула Людмила невзрачную фигуру портного. — Откуда ты, Илья Петрович, выискал такого красавца?

Я глянул на портного и прыснул со смеху. Вот это красавец! Длиннющий-предлиннющий и тонкий, как глиста, портной был уродлив. На его голове, словно перья, торчали всклокоченные, черные, как смоль, волосы. На груди лежала большая, взъерошенная борода. Но что особенно примечательно было в портном, так это его правый глаз — огромный, вытаращенный, словно когда-то портной со страху выпучил глаза, а потом, успокоившись, один глаз сумел вобрать в орбиту, а второй так и остался у него навсегда выпученным, застывшим.

Портной вытащил из свертка недошитое пальто и стал его примерять на меня. Затаив дыхание, я беспрекословно во всем ему подчинялся. Портной вертел меня как ему хотелось…

Не выпуская изо рта дымящейся цигарки, портной, бормоча себе что-то под нос, вычерчивал на моей спине мелом. Я мечтал о том мгновении, когда наконец это чудесное пальто будет дошито и я смогу его надеть…

После примерки отец поставил на стол водку. Портной и Людмила сели к столу.

Портной скоро свалился на кровать и уснул. Отец же с Людмилой решили идти к кому-то в гости. Я остался один со спящим пьяным портным… Он так храпел, что казалось, дрожат стены нашего дома.

Странное дело, портной спал крепко, а между тем его страшный глаз пристально смотрел на меня. «Может, портной не спит? — думал я. — Но тогда почему он храпит? Нет, спит, определенно спит».

Убедившись в этом, я храбро подошел к портному и стал рассматривать его удивительный глаз. Потом я принялся перед зеркалом выворачивать свое веко, стараясь сделать так, чтобы и мой глаз походил на портновский. Но, увы! Мне это не удавалось.

На другой день, когда портной проснулся и принялся дошивать мое пальто, я старался не попадаться ему на глаза. Мне думалось, что как только он увидит меня, так сейчас же схватит за ухо. «Ты зачем, — скажет, — заглядывал в мой глаз?»

Наконец пальто было готово. Меня заставили его надеть.

— Ну как? — с самодовольством посмотрел на отца портной. — Ловко, а?..

— Да-а, — невесело протянул отец и покачал головой. — Ловко, нечего сказать.

Я с испугом посмотрел на отца. У него было злое лицо. Ему, по-видимому, не понравилось пальто, и он хотел выругать портного за то, что тот его испортил, но Людмила сказала:

— Что ж, хорошее пальтишко. Для мальчишки лучшего и не нужно.

Отец вздохнул и промолчал.

В тот же вечер я вышел в своем новом пальто на улицу.

Ребята обступили меня. Кодька оценивающим взглядом оглядел мое пальто и сквозь зубы произнес:

— Барахло!.. На чучело огородное одеть, ворон пугать…

Я чуть не упал от такого оскорбления.

— Дурак! — в ярости вскричал я. — Сам ты барахло проклятое!

Кодька с кулаками бросился на меня. Мы барахтались в снегу, молотя друг друга. Я навалился на Кодьку, стал душить его.

— Говори: смерть или живота, — хрипел я воинственно. — Говори, а то задушу.

Кодька, упрямый мальчишка, хотя и видел, что перевес явно на моей стороне, но сдаваться никак не хотел. Он, как вьюн, вертелся подо мной, пытаясь вывернуться.

— Сдавайся! — кричал я задорно. — А не то смерть!

Кодька пыхтел, ворочался, но не сдавался. Вдруг он ухватился за карман моего нового пальто и потянул. Послышался треск.

— Пальто порвал! — завопил я.

Кодька отпустил меня. Поднявшись на ноги, я увидел, что карман мой висит, а из образовавшейся дыры торчит подкладка с ватой.

— Отец теперь изобьет, — взвизгнул я.

Шмыгая носами, ребята растерянно смотрели на меня и молчали.

— Пойдем к нам, — сказал Кодька. — Нюрка пришьет карман. Она так умеет шить, что и не заметишь.

Сопровождаемый толпой ребят, я направился к Кодьке. Дорогой я вдруг вспомнил, что у Кодьки недавно умер отец, и остановился.

— Ты что? — удивился Кодька.

— Не пойду, — сказал я.

— Почему?

Но я не сказал ему, что мне было страшно идти к нему в дом.

— Пойдем, — сказал Кодька. — А то как же ты пойдешь домой? Тебя ж Людмила изобьет.

Это было, пожалуй, страшнее, чем идти в дом к Кодьке. Я пошел.