История моей юности

Людмила зло посмотрела на него, но промолчала. Я соскочил с телеги. Ребята окружили меня. Кто-то из них даже великодушно предложил мне хворостину, чтобы я сел на нее верхом, но я отказался.

Некоторое время мы молча шли за подводой. Но потом молчание прервал Кодька.

— Сашурка, — сказал он мне, — ты как только приедешь на море, так зараз же напиши нам. Ладно?

— Ладно, — кивнул я. — Напишу. Обязательно напишу. Обо всем напишу… Только и вы, ребята, напишите мне… Будете писать?

— А как же! — пообещал Кодька. — И мы будем… Вот напишешь нам, мы, может, приедем к тебе…

— Как — приедете? — даже приостановился я от изумления.

— Очень просто, — ответил Кодька. — Нам учитель в школе объяснял, что наш Бузулук впадает в Хопер, а Хопер — в Дон, а Дон — в Азово море.

— Не в Азово, а в Азовское, — поправил я.

— Ну, это все едино, — сказал Кодька. — Нехай в Азовское. А Мариуполь же, ты мне сам говорил, стоит на Азове-море, — продолжал он. — Ну, лодка у нас есть. Наберем хлеба поболе, сала, пшена, картошки — и поплыли. Вот красота, а! Ден за пять и доплывем.

— Ну, Александр, — сказал подводчик, останавливая лошадей, — прощайся со своими друзьями. Надобно ехать побыстрее, а то ж в сам деле могете на поезд запоздать.

Я по очереди пожал каждому мальчугану руку. Кодька предложил мне:

— Давай, Сашурка, с тобой поцелуемся. Мы ж родня.

— Давай! — согласился я.

Мы поцеловались.

Я вскочил в телегу. Подводчик тронул лошадей. Они бодро побежали по дороге, поднимая клубы сизой пыли. Некоторое время ребята, верхом на хворостинах, следовали за нами, а потом отстали. Долго они стояли на дороге, смотрели нам вслед и размахивали фуражками. Я им в ответ тоже помахал своим картузом.

Потом наша подвода перевалила за пригорок, и мои друзья исчезли из виду.

В порту

Скоро мы приехали на станцию. За дорогу отец немного проспался, протрезвел. Расплатившись с подводчиком, обрюзгший и заспанный, он, оставив нас с Людмилой у багажа, пошел разузнать о билетах. Не появлялся он около часа, а придя, рассказал:

— Сейчас у кассы я встретил одного моряка-офицера. Знает, оказывается, нашего Никодима. Уверяет, что Никодим наш женился и взял богатую невесту… Отец ее, говорит, трактир содержит. Вот ведь какой, и не написал об этом…

— Ну, а как билеты? — оборвала его Людмила.

— Билеты я взял до Царицына, — сказал отец. — В Царицыне у меня есть дела. Остановимся там дня на два… Потом заедем в Ростов, может, найдем Никодима или жену его…

На это Людмила ничего не ответила. Я заметил, что она в последнее время стала какой-то странной, флегматичной, все о чем-то думает, словно бы решает какую-то важную задачу. Даже водки в рот не берет теперь…

К платформе с шумом и грохотом подкатил запыленный пассажирский поезд. Мы уселись в вагон третьего класса. Я первый раз в своей жизни ехал в поезде, поэтому все было для меня необычным.

Народу в вагоне было много. Кроме нас, в нашем купе находилось еще двое пассажиров: священник лет сорока пяти и толстый казак лет пятидесяти с большой, тронутой сединой бородой.

Я забрался на верхнюю полку.

Отец, устроившись у окна, достал из кармана бутылку водки, поставил ее на столик и попросил у Людмилы закуску. Людмила подала ему пирожки, яйца.

Как это часто бывает в поездах, отец быстро перезнакомился со своими попутчиками и пригласил их выпить с ним. Те не стали отказываться… Людмила, ссылаясь на головную боль, и на этот раз не пила.

В купе нашем делалось все шумней и веселей. Компания увеличивалась, из соседних купе пришли мужчины и женщины. Началась попойка — смех, шум, крики, песни. К потолку поднимались синие клубы табачного дыма. На больших остановках бегали в буфет за водкой.

Я не дождался окончания пиршества, заснул…

На рассвете меня разбудил отец. Был он взъерошен, бледен, чем-то взволнован.

— Саша, — сказал он дрожащим голосом, — Людмила-то сбежала от нас… Сбежала и ограбила. А у тебя-то деньги целы, а?..

Я нащупал под рубахой сверток.

— Целы, папа.

— Ну, слава богу! — перекрестился отец.

— Что она у тебя украла, папа? — поинтересовался я.

— Деньги, стерва, из кармана вытащила… Двести рублей… Спасибо не все забрала… Половину я в другой карман отложил. Ушла, — всхлипнул он как-то смешно и по-детски, рукавом, стал вытирать слезы. — Плохо ей было у нас, — сказал он и, сев за столик, налил из недопитой бутылки водки в стакан.

— Папа, не пей, — сказал я.

— Я, сынок, немножко, с горя. — И он снова всхлипнул.

Я понимал, что отец плачет не столько по деньгам, украденным у него Людмилой, сколько по ней самой. Он привык к ней, а может быть, и любил ее… Я же радовался. Наконец-то мы отделались от этой противной женщины. Хоть и дорого нам это обошлось, но на душе у меня стало так празднично, так легко и хорошо, словно огромная ноша, все время давившая меня, свалилась с плеч. Даже не жаль было украденных денег.

Проснулись вчерашние собутыльники — священник и толстый казак, оказавшийся торговцем из соседней, Ярыженской, станицы. До самого Царицына они пили.