История моей юности

На этот раз я ехал не спеша, часто переводя лошадь с рыси на шаг. Теперь я убедил себя, что мне, собственно, и бояться-то нечего. Если я до Котовской доехал благополучно и не встретил ни одного бандита, то за короткое время; что я пробыл в станице, они не могли здесь появиться. Они, видимо, перебрались в другие места.

Я уже мысленно представлял себе, как приеду в свою станицу, каким героем покажусь товарищам… Я размечтался об этом, представляя свой приезд в мельчайших деталях. Мне вспомнилось, как однажды Андрей Земцов пренебрежительно отозвался обо мне: «Трус!»

«Я тебе дам, трус, — мысленно восклицал я. — Сайты трус… Посмотрел бы я на тебя сейчас, если бы ты был на моем месте…»

Случайно бросив взгляд направо, я похолодел: с пригорка ко мне стремглав скакало с десяток всадников.

«Бандиты!» — пронеслось в голове. Сердце бешено застучало в моей груди. «Что делать?»

Решение созрело молниеносно… Я соскочил с жеребчика и припугнул его прикладом, чтоб он бежал куда угодно, сам же бросился в высокую рожь с намерением уползти в гущину и затаиться там до ночи, а в темноте пробраться в станицу к своим…

Но жеребчик никуда не побежал от меня. Как преданный слуга, словно прикованный, он остановился на том же месте, где я его оставил и, звеня удилами, стал мирно пощипывать хлебные колосья.

«Ну, все, — в отчаянии подумал я. — Жизнь моя кончилась».

Снова взглянув на пригорок, на котором показались бандиты, я обомлел от радости.

— Ну какой же я осел! — ликующе хлопнул я себя ладонью по лбу. Как я был счастлив, что жеребчик не убежал от меня.

— Кось!.. Кось!.. — позвал я, подходя к нему, чтобы сесть. Но коварный жеребчик решил, видимо, поиздеваться надо мной. Он отбежал на почтительное расстояние и снова принялся жевать вкусные колосья. Я подкрадывался к нему, чтобы схватить за повод, а жеребчик с насмешливым, как мне казалось, ржанием отбегал от меня…

Долго он так меня мучил. Потом ему, наверное, надоело играть со мной, а быть может, он сжалился над своим хозяином и поддался.

Я взобрался в седло и помчался в станицу, бросив последний взгляд на испугавших меня… овец. Да, да, именно овец. Это я в страхе своем принял мирно пасшихся на пригорке овец за бандитов… Было смешно и стыдно…

Вполне понятно, о своем промахе я не сказал никому, а то бы меня засмеяли.

Эвакуация

События разыгрывались с головокружительной быстротой. Белогвардейское командование во главе с атаманом Красновым разработало в Новочеркасске план разгрома красных.

Собрав в кулак значительные силы, белые повели наступление. На первых порах им удавалось на своем пути сокрушать слабые, разрозненные части Красной гвардии, разбросанные по станицам небольшие отряды красных партизан и совсем малочисленные дружины самообороны, вроде нашей.

В июле 1918 года волна отступающих красногвардейских частей и огромные обозы беженцев, главным образом из числа иногороднего населения Дона, хлынули через станицу.

Нашей дружине было приказано быть начеку. Никто не знал, куда мы должны идти: вперед или назад. Кто говорил, что мы должны отойти с отступающими частями в глубь России, а кто, наоборот, утверждал, что нас пошлют навстречу грозно двигавшемуся врагу. Оказалось, что нас действительно хотят отправить на передовую, но в последнюю минуту перед нашей отправкой нашлись умные люди, которые рассудили, что посылать на фронт горстку парней с прадедовскими примитивными берданками просто безумие, убийство, и нам было приказано эвакуироваться на разъезд Калмычек, находившийся в пятнадцати километрах к северу от станции.

Мы влились в общий, двигавшийся беспрерывной лентой, поток отступавших частей и беженцев.

От солнца, как о раскаленной печки, пышет жаром. Зной. Духота. Пыль хрустит на зубах. У каждой заплесневелой речушки, как мухи, роятся огромные толпы измученного народа; у каждого колодца — длиннющие очереди.

В сизых облаках горячей пыли, как в дыму, движутся по широкому шляху нескончаемой рекой военные обозы, пушки, санитарные двуколки, подводы с беженцами, толпы отступающих солдат.

К телегам привязаны еле двигающиеся от усталости коровы, молодые бычата. Их подгоняют хворостинами не менее уставшие, измученные длинным путем бабы, старики, старухи. Телеги завалены домашней рухлядью. Подушки, ведра, зеркала, перины, самовары, швейные машины, иконы — все свалена в одну кучу, а среди этого домашнего скарба, как пучки ковыля, торчат беловолосые головенки ребятишек.

Позади всех, поднимая клубы пыли, бредут наши дружинники, печально опустив головы. Каждый из них думает: что-то его ждет там, впереди, в будущем?

Мы, конники, едем за своей пехотой. Мой жеребчик притих, присмирел, словно чувствуя, что не скоро ему доведется вернуться в прохладную конюшню…

На Калмычек мы прибыли к вечеру. Весь небольшой хутор, а также все пространство вокруг него были сплошь забиты народом, подводами, пушками, военными фургонами. Здесь образовалась такая толчея, словно это была многолюдная ярмарка.

Мы расположились на окраине хутора, около чьего-то огорода.