История моей юности

Я сник. Командир сотни Джафаров был вспыльчивый, раздражительный человек. Он никогда не говорил спокойно, все кричал. Его все боялись. Говорить с ним для меня было страшным делом…

Но делать нечего, поехать в отпуск мне все-таки очень хотелось. Преодолевая свою робость, я решился поговорить с Джафаровым.

Однажды в коридоре слышу, бряцают шпоры: идет Джафаров, я похолодел. Как только он ко мне приблизился, я, отдавая честь, запинаясь, проговорил;

— Раз…решите, господин штаб-ротмистр…

Офицер остановился, удивленно оглядывая меня.

— В чем дело? — с горским акцентом спросил он. — Что надо?

Я коротко изложил свою просьбу.

— А ты кто?.. Откуда?

Оказывается, он меня даже и не знал. Полгода ходил в канцелярию и не замечал меня.

— Я всадник маршевой сотни, вольноопределяющийся… — с достоинством назвал я свою фамилию. — С вашего разрешения, господин штаб-ротмистр, служу в канцелярии сотни, в распоряжении полковника Аргутинского…

— Ах, да-да! — закивал Джафаров. — Я не узнал сразу… Близорук немного. Хочешь в отпуск?.. Нет!.. Нет!.. Мало служил… Не могу отпустить. Все!

Круто повернувшись, он направился к выходу..

Подавленный и грустный вернулся я в канцелярию, сел за машинку, начал печатать. Князь внимательно посмотрел на меня и, видимо, поняв, в чем дело, покачал головой.

Дня через три после этого, когда мы с полковником остались в канцелярия снова одни, он спросил у меня:

— Говорили с командиром сотни?

— Так точно, господин полковник, — поднялся я. — Говорил.

— Не отпустил?

— Нет.

— Даю вам два дня, — сказал полковник, — подуправьтесь за это время с делами.

— Так точно, господин полковник, подуправлюсь. У меня тут всего перепечатать два списка.

— Ну и отлично. Послезавтра можете оформлять себе документы на выезд в отпуск.

— Господин полковник! — вскричал я. — Неужели правда?

— Ну вот вы какой, — добродушно рассмеялся князь. — Что же я вас буду обманывать?.. Господин Зейферт оформит документы, я скажу ему.

— Как я вам благодарен, господин полковник! — воскликнул я.

— Что же делать, поезжайте, — сказал князь. — Жалко мне вас. Беру на себя ответственность, думаю, с командиром сотни мы из-за вас не поссоримся… А на него вы не обижайтесь. Он, вероятно, прав, что отказал вам в отпуске. Мало ведь вы у нас еще служили. Да бог с вами, поезжайте… Вам же, я знаю, так хочется поехать домой… Вы хороший паренек… Учиться вам надо бы, а вы вот на войну захотели… Да, время сейчас очень тяжелое… Чувствую, впереди еще много событий будет.

Через два дня я, радостный и счастливый, уезжал в отпуск в родную станицу.

В родных краях

Мое появление в станице в военной форме — с золотыми эмблемами и жгутами вольноопределяющегося на погонах, с серебряными лампасами на штанах и шпорами на сапогах — произвело фурор среди моих друзей. Парни относились ко мне с заискивающим вниманием, девушки восхищались.

Уже тогда между фронтовиками и казаками-богачами начались споры. Фронтовики поддерживали большевиков, а богачи — кадетов. Особенно споры эти разгорелись в связи с тем, что на 12 ноября 1917 года, по старому стилю, намечались выборы в учредительное собрание России, а поэтому населению раздавались для голосования листки с фамилиями кандидатов от различных партий…

Я был еще несовершеннолетний, поэтому мне такой листок не вручили.

Подходил срок моего возвращения в Темир-Хан-Шуру. Но в станице было хорошо, и со мной все были так приветливы, что ни о каком отъезде думать не хотелось.

Да если б я и вздумал ехать снова на Кавказ, то едва ли меня отпустил бы отец. В станицу стали проникать тревожные слухи о том, что всюду по России — в Петрограде, Москве, Донбассе и на Кавказе стало неспокойно, начались волнения рабочих и крестьян.

— Поехал бы к Маше, — сказал мне отец. — Проведал бы племянников. Давно ведь не видел…

И я решил поехать к сестре. Сосед-казак отвез меня на станцию. Там я сел на поезд, доехал до Урюпинской, а оттуда до Машиного хутора дошел пешком.

Маша была рада моему приезду. А что касается детей — а их теперь у Маши было трое, — то они меня буквально осаждали, требуя, чтобы я с ними играл.

Георгий был на фронте, и сестре приходилось вести хозяйство. Маша была довольна тем, что я приехал и хоть немного помог ей.

От работы я поздоровел, стал настоящим хуторским парнем.

Бывая на вечеринках, я там познакомился с гармонистом Марушкиным Алексеем. Это был плотный, кряжистый казак лет двадцати четырех, с рябоватым лицом.

Наступили первые заморозки. Я собирался ехать к себе домой, но неожиданно получил письмо от отца. Он писал, что работал в кооперативе, а теперь ушел оттуда и намеревается в скором времени переехать жить к Маше. Она его об этом давно просила. Поэтому он предупредил, чтобы я задержался у сестры.

* * *

Свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция.

Хотя наш хутор и был далеко от железной дороги, но вести о революции доходили до нас быстро.

С фронтов мировой войны возвращались солдаты. Они-то и будоражили хутор. Они рассказывали о революционных событиях, происходящих в Москве и Петрограде.