Мужчина что-то затараторил по-итальянски, и Таль даже рассмеялся. Миша не могла в это поверить. Не могла поверить в то, что происходит.
Таль обнял ее за талию и фактически поднял, прижав к себе, а его рука по-прежнему оставалась между ними. Он загнал их в кабинку, затолкал ее в угол и захлопнул за ними дверцу.
Миша никогда в жизни не чувствовала себя такой возбужденной. Она даже не спросила, что происходит, что делать. Когда он сорвал с себя ремень, она стянула трусики. Они упали на пол, и она отшвырнула их в угол. К тому времени Таль приспустил брюки, и они встретились посреди кабинки, врезаясь друг в друга в страстном желании и похоти.
Он прижал ее к дверце. Одной рукой Миша обняла его за плечи, а ладонь другой прижала к стене. Когда ее ноги обвились вокруг его талии, его рука проскользнула между ними, чтобы направить в нее член. Ощущение вызвало прежний дискомфорт. Слишком наполнено. Слишком много.
— О, боже, с тобой так хорошо, — простонала она, изо всех сил пытаясь удержать лодыжки сцепленными на его пояснице, пока он двигался вверх и вниз. Взад и вперед. Сотрясая ее мир.
— Я должен был почувствовать это снова.
—
Он начал вбиваться в нее с такой силой, что дверца задребезжала на петлях. Миша вскрикнула и отпустила его плечи, переместив руку, чтобы схватиться за верх кабинки, немного приподнявшись для него. Это позволило ему убрать одну руку с ее талии и тут же переместить ее к декольте. Он дернул лиф платья, высвобождая ее грудь от лифчика, и накрыл ее ладонью. С мычанием он ласкал нежную плоть и сосал сосок.
В глубине души Миша знала, что ей следует молчать. В туалет мог зайти кто угодно, даже ее босс. Или официант. А за дверью был полный ресторан людей, потенциально слушающих каждый визг, каждый крик, каждый стон, вылетающий из ее рта.
Молчание определенно оказалось
—
— Да, да, да, да…
— После этого мы уходим.
— Хорошо.
— Возвращаемся в твой отель.
— Хорошо.
— Во время поездки на такси ты отсосешь мне.
— Хорошо.
— Если я захочу трахнуть тебя пальцами в вестибюле, ты мне позволишь.
— Хорошо.
—
Миш завопила, оргазм обрушился на нее, застигнув врасплох. Она отпустила дверцу кабинки, всем весом падая на член, что только усилило ощущения. Сцепив руки на его шее, она всхлипывала у него на плече, пока каждый ее мускул сжимался и разжимался. Он застонал, сумел немного выйти, затем еще раз изо всех сил толкнулся бедрами и тоже кончил.
— О, боже. Ох, бл*ть.
— Как ты красиво выражаешься, — выдохнул Таль.
— Откуда это!? — спросила она, прислонив голову к дверце.
— Все дело в проклятом платье и твоих гребаных ногах. Я ничего не мог с собой поделать. Почти заполз под стол, чтобы съесть тебя, как главное блюдо.
— Боже, мне бы этого хотелось.
— Время еще есть.
Таль, наконец, отошел от дверцы, на ходу помогая ей встать. Ее ноги походили на переваренные спагетти. Он привел себя в порядок, пока она поправляла платье. Когда он застегивал ремень, они что-то услышали. Мужчина откашливался. Затем звук открывшейся и закрывшейся двери в туалет. Парень, который был там в момент их появления, оставался до конца шоу. Миша покраснела, а Таль расхохотался, после чего притянул ее к себе и крепко поцеловал.
— Мне нужно вернуться, — сказала она хриплым голосом и провела языком по его нижней губе.
— Я знаю. Чтобы извиниться за свой уход, — напомнил он ей, запустив пальцы ей в волосы и удерживая на месте.
— И что я должна сказать? «
— Что угодно. Мне плевать. Встретимся у входа через пять минут, или я найду тебя, — предупредил он, затем вышел из кабинки, поправляя на ходу блейзер.
Миша постояла секунду, пытаясь выровнять дыхание. Что с ней не так!? Последние несколько дней она твердила себе, что ее маленькое приключение с изменой окончено, но затем один его взгляд, один шепот, и она оказалась прижатой к кабинке туалета. Его притяжение нельзя отрицать. Он не был интрижкой на одну ночь. Она не знала,
Миша прокралась в коридор, боясь столкнуться со своим боссом. К счастью, этого не произошло. И все же. Ей казалось, она отсутствовала целую вечность. Ее только что тупо трахнули в туалетной кабинке. Сейчас на ней не было трусиков. Ее вид, наверняка, говорил сам за себя, как если бы на груди у нее стояло клеймо «