История моей любви

Шилов не пустил Солнышкина. Коротко бросил:

— Ты не ходи. Всё!

— Петя, чем же я хуже… — начал Солнышкин, надувая по-мальчишески губы.

Шилов молчал, отвернувшись. Наконец негромко сказал:

— Я заболею — будешь работать на кране за меня.

Дербенев стоял рядом, глядя в сторону. Тогда начал раздеваться Власюк.

— Сашка, что же ты? — обиженно спросил Шилов у Дербенева.

Дербенев тотчас же стал раздеваться, пошел в воду.

Противовес достали часам к пяти вечера. В каюте тети Фени, на покачивающихся досках, накрытых газетой, стояла кастрюля со щами и чугун картошки в мундире. Осунувшиеся, бледные ребята молча глотали щи, поднимая за край тарелки, когда понтон чересчур уж наклонялся. В тесной каюте сидели вплотную друг к другу. Витя, оглядывая всех блестящими глазами, быстро говорила:

— Я сегодня размялась за целый месяц сразу. Надо будет на двухпудовые гири переходить. Почему только женщины не выступают в тяжелой атлетике? Я бы чемпионом была! Наверняка… — Вдруг глаза ее утомленно, медленно прикрылись, и она опустила красное, воспаленное лицо на плечо Власюку.

— Заболела, простудилась, — шепотом, опасливо проговорил Пулин.

Все с добрыми, ласковыми улыбками смотрели на Витю. Она зажмурилась, потрясла головой и открыла глаза:

— Фу, черт! Чуть не заснула.

Мы засмеялись.

Тетя Феня стояла у стены, сложив на плоской груди костлявые руки, и негромко говорила:

— У меня такой же сыночек был…

— Теперь надо в воде размонтировать кран на узлы. Взять от барж свободный кран, поднять им узлы на понтон и вести в порт-то, — произнес Власюк, рассматривая чертеж крана.

Я уже давно заметил, что Дербенев, который сильно изменился после того случая с кражей, теперь от усталости, от холода опять готов вот-вот сорваться.

— Осталось начать да кончить! — иронически вставил Дербенев.

Власюк будто не заметил:

— Снимем арматуру, отсоединим стрелу, машину, котел…

Что это он говорит все «мы» да «мы», неужели не уедет?

— В общем, еще дня три-четыре.

— Клади неделю! — опять проговорил Дербенев.

Шилов, пристально глядя на Дербенева, четко сказал:

— Брось, Сашка… Понял? Опять за старое?

Дербенев только молча прищурился.

Витя нетерпеливо ерзала, слушая Власюка, и теперь быстро сказала:

— Котел совсем целый, даже легкоплавкая пробка. Колосники только в двух местах лопнули… Машина как новенькая.

Она все успела заметить, а я только чушки хватал!

— Стрелу сегодня погрузим на понтон. Обязательно!

— Тю-ю-ю!.. — насмешливо свистнул Дербенев.

— А я сказала!

— Тоже агитатор нашелся! — Дербенев хмыкнул.

И тогда Шилов поднялся, губы его медленно кривились. Он коротко размахнулся и ударил Дербенева по лицу. Кто-то крикнул, упала тарелка, мне на колени пролился горячий суп…

— Подлец! Сволочь… — кричал Шилов и все старался ударить Дербенева, которого заслонял своим телом широченный Котченко.

У Дербенева по лицу текла кровь, глаза сузились и стали щелочками. Он вдруг выхватил из кармана спецовки большой гаечный ключ. Отшатнулся Власюк, что-то крикнул Пулин. Секунда — и Витя, прыгнув, повисла на руке Дербенева, Солнышкин обхватил его за плечи… Котченко наступал на Шилова, оттесняя его в угол, и негромко басил:

— Неужели опьянел, братик?

— Дурак ты, опьянел! — кричал ему Шилов. — Дербенев мне в душу… — он выругался. — Мы все из последнего, а он… И достанем кран! С места не сойдем — достанем!..

— Подлец же ты, Сашка! — говорила Дербеневу Витя. — А я надеялась, ты перестроился! А чуть труднее — ты опять! Брось ключ, ну! — вдруг крикнула она.

Дербенев опустил в карман ключ, сел, нагнув голову.

Тетя Феня подбирала битую посуду, Власюк и Пулин молча поправляли доски.

Власюк долго молчал, переводя глаза с одного на другого, вдруг раскрыл пачку папирос, протянул ее ребятам. Закурили.

— Мой тоже курил… — тихо начала тетя Феня.

— Площадка с лебедкой весит семь тонн, без лебедки — четыре-то… — Власюк ткнул толстым пальцем в лист чертежа.

Документация у Петра Ильича в порядке. Что же я молчу, надо же и мне что-то сказать, иначе — какой же я руководитель?

— Это еще на день задержит, — быстро проговорил я. — А если взять все вместе двумя трехтонными кранами, перегруз всего пятнадцать процентов. При грузовых испытаниях допускается до двадцати пяти.

— Еще один кран опрокинуть? Ни в коем случае не смейте! — отчеканил Власюк.

Нет, значит, уедет… Ну и лучше, только чур не бояться, Павел Степанович! Хоть бы Витя осталась…

Витя встала. Покачнулась, оперлась о стену рукой.

— Вы заболели! — сказал ей Пулин. — Вам надо сейчас же домой.

Витя проговорила, будто не слыша его:

— Кран должен быть послезавтра в порту. Кто за это?

Дербенев молча прикладывал к носу платок. Шилов сидел в углу, машинально разглаживая ладонью рукав спецовки.

— Если мы сегодня погрузим стрелу, завтра и послезавтра сделаем остальное, — твердо сказала Витя.

— Все это хорошо, но главное — не пороть горячку! — Власюк посмотрел на часы. — Лучше тише, да наверняка.

Вдруг понтон сильно качнуло, кто-то выглянул из каюты.

— Катер пришел.

Власюк встал.

— Ну, ребята, только осторожно, — сказал он и спросил у Пулина и Вити: — Вы со мной?

— Вам нельзя уезжать! — крикнула ему Витя, топнув ногой.