История моей любви

Запомнилось мне, как однажды мы с Игорем поехали к Кировскому стадиону, там был чехословацкий «Луна-парк». Сначала ходили, обнявшись, от павильона к павильону вместе со всеми, потом кидали шарики в какую-то машину, выиграли мне клипсы из зеленого стекла и пачечку леденцов в целлофане, а потом катались с механической горки, сидели, держась за руки и тесно прижавшись друг к другу, в маленьком вагончике. А запомнилось мне это, наверно, потому, что тот вагончик медленно взбирается на высоченную горку, и у меня начинает сладко ныть сердце, я невольно и все сильнее, сильнее сжимаю руку Игоря, а он крепче обнимает меня за плечи, прижимая к себе. И вот мы с ним — уже на вершине горки, и вот — мгновенная задержка вагончика перед тем, как ему ринуться-упасть вниз; а у меня уже начинает кружиться голова, я боюсь, ко и страстно хочу безоглядно упасть вниз, чтобы замерло сердце; и чувствую руку Игоря, надежно и крепко сжимающую мои плечи… И вот наконец-то мы вместе летим вниз, и у меня на миг темнеет в глазах, но Игорь — здесь же, рядом, я обеими руками крепко-крепко держу его руку, а второй он стискивает мои плечи… Еще длинная-длинная секунда, и вагончик — сердце мое все еще неподвижно — уже почти так же стремительно взлетает на подъем чуть не в самое небо, и сердце, сорвавшись, начинает бешено колотиться, а лицо Игоря — вплотную к моему, и мы целуемся… А впереди — следующий спуск и подъем, а за ним еще один, и Игорь — со мной!.. Помню, как потом у меня дрожат и подгибаются ноги, вижу, что над нами ласково смеются, а Игорь смущается; но я за руку снова и снова тащу его к кассе, чтобы опять купить билеты; и мы покупаем, и втискиваемся рядом в вагончик, и держимся за руки, и у меня опять сладко ноет сердце от предвкушения счастья!..

Или однажды, когда Игорь встретил меня утром после ночной смены у завода, мы с ним вдруг поехали в Пушкин. Было еще темно, и шел, конечно, дождь, но мы доехали до Лицея и остановились, он был еще закрыт. И мы долго сидели в машине, и целовались, и просто молчали, крепко держась за руки; и странно было, что вот здесь же когда-то ходил молодой Пушкин, здесь он жил и учился, здесь же начал писать свои удивительные стихи… И я шепотом вспоминала то «Нам целый мир чужбина, отечество нам Царское Село!..», то «Приветствую тебя, пустынный уголок…» то стихи его, посвященные няне Арине Родионовне: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя!..»

А Игорь слушал, улыбался все так же по-детски растерянно и незащищенно, удивлялся, почему я знаю столько пушкинских стихов, и с той же детской откровенностью говорил, что сам он не знает их; что вообще, как ни странно, мало читал; что всегда у него еле-еле хватало времени на техническую-то литературу… Я успокаивала его и говорила, что всего ни один человек знать не может, и вдруг удивилась, помню, поглядев в окно «Волги»:

— Знаешь, а даже сам как-то возвышеннее делаешься, что ли, когда только подумаешь: «А вот здесь жил Пушкин!..» Да?

— Да, — так же тихо ответил он и вдруг со своей обычной напористостью добавил: — Вот поэтому-то и охота в жизни что-нибудь сделать, понимаешь? — Но смотрел он на меня так, будто советовался, будто сомневался даже в себе.

— Ты-то сделаешь! — уверенно успокоила я его.

— Надеюсь!.. Только вот временами, знаешь ли, вдруг покажется: нет у меня того, что есть в избытке у Вадима, например.

— Чего именно?

— Ну, не так я талантлив, как он, понимаешь ли… Он работает, как живет, как дышит.

— То есть творит?

— Да.

— А ты всегда, как бы ни был увлечен, чувствуешь: это твоя работа, это ты должен сделать, да?..

— Да что-то вроде этого, — он вздохнул и даже отвел глаза.

Я помолчала, уже догадываясь, кажется, что Игорь заговорил сейчас о самом главном для себя, хотела и не знала, как мне успокоить и приободрить его. А он вдруг чуть неприязненно выговорил, все не глядя на меня:

— Поэтому Вадим так легко и подарил мне свою идею…

— Талантливые люди вообще щедры, — ответила я, вспомнив, как Степан Терентьевич ничуть не обиделся, когда его фамилии не оказалось под статьей, опубликованной инженером Симоновым, описавшим рацпредложение Белова по монтажу воздуходувки. «Польза одинаковая, есть моя фамилия или нет, — сказал тогда Степан Терентьевич. — Спасибо, что написал об этом Симонов, теперь и другие узнают, тоже используют!» Помолчала еще, погладила руку Игоря, спросила: — А тебя это обидело, что ли?

— Да. Вадим без всякого сожаления, как собаке кость… — он все не смотрел на меня.

— Это ты зря! — горячо уже заговорила я, вспомнив Вадима Павловича. — У него просто не хватает ни времени, ни сил, чтобы самому довести до конца все счастливые идеи, какие у него возникают, понимаешь? — Даже странным сейчас кажется, до чего же глупа я тогда была, всего два года назад!.. — И не собаке, а тебе, — заторопилась я. — И не кость, а идею, которую ты до ума доведешь!

И сейчас помню, как взглянул тогда на меня Игорь — и удивленно, и вопросительно, и даже с мгновенно возникшей отчужденностью!..