История моей возлюбленной или Винтовая лестница

она ни крутила рулем и ни нажимала на педали тормоза и газа, жонглируя рычагом скорости. Колеса вращались на холостом ходу. Стало попахивать перегоревшей тормозной жидкостью. „Попробуйте толкнуть, Даниил Петрович!“ Я спрыгнул в снег, доходивший до самой дверцы. Отгреб лопатой часть снега. Катерина включила зажигание. Я попытался толкнуть машину. Снег из-под буксовавшего колеса летел мне в лицо, залепляя глаза, нос и рот, но рафик не двигался. Впереди, слева от предполагаемой дороги, темнело пятно, которое я разглядел по подсказке Катерины. Она показала на это пятно: „Березовая роща. Значит, деревня совсем рядом. Если теперь не собьемся, доберемся до Прохорят!“ „Как же мы пройдем через поле по такому снегу?“ — спросил я. „Видите — верстовой столб?“ Я всмотрелся и увидел впереди себя нечто, торчащее у края дороги. Подойдя поближе, разглядел я поперечную планку и прочитал цифру, обозначавшую, сколько километров мы проехали от Силы. Все сходилось. За полем была деревня Прохорята с фермой на околице. Надо было держаться дороги, пересекающей поле и ведущей в деревню. Я вытащил из машины свой чемодан-саквояж с инструментами для предстоящего вскрытия и пробирками для бактериологических проб, и хотел было двинуться в путь, как Катерина остановила меня: „Постойте, Даниил Петрович, так вы далеко не уйдете. Чемоданчик-то тяжеленький!“ „Что же остается делать, Катя? Без инструментов и пробирок делать нечего“. Впервые я назвал ее Катя. „А мы попробуем сани устроить для вашего чемоданчика!“ Она залезла внутрь рафика и вытащила лопату, которой я прежде разгребал снег. И к ней — веревку. Я пропустил веревку через ручку чемодана и привязал его к лопате. Получились импровизированные сани. Как бурлаки, мы впряглись в эти сани и двинулись в сторону Прохорят. Наконец, затеплились огоньки ближних изб. Это придало нам сил. „Ферма как раз поблизости от околицы!“ — подбадривала Катерина. Тащить лопату с таким грузом, как чемодан, было тяжело и неловко. Он все время заваливался то на одну, то на другую сторону. И все-таки мы ощущали ногами, под слоем снега, плотную укатанную дорогу. Расплывчатый, как топленое масло, свет в окошках крайних изб все приближался и приближался, пока мы не уперлись в чье-то крыльцо. „В этой избе живет Клава Сердюкова. Она командует на ферме. Так что к ней и постучимся“.

На стук дверь избы приотворилась, и высунулась голова в домашнем платке, повязанном поверх седых волос. Мясистые губы что-то шептали. Глаза из-под надвинутого платка глядели с недоумением. „Клавдия, ты что, не узнала меня? Это я — Катерина с ветстанции. А со мной — ученый человек Даниил Петрович. Приехал определять, почему овца пала“. Я кивнул, хотя был несколько смущен явно завышенной рекомендацией Катерины. „Да что это я! Заходите в избу, почитай, совсем остыли. С ног до головы в снегу! Метель-то какая!“ Мы прошли через темные, пахнущие квашеной капустой сени в избу, которая была точной копией силинских изб: русская печь с плитой и полатями, кухонный стол, полки с кое-какой посудой. Я спросил нетерпеливо, не дожидаясь чая, который готовила для нас Клавдия: „Хорошо бы поскорее осмотреть умершую овцу“. Катерина, сглаживая мою бестактность, улыбнулась, поясняя хозяйке: „Вишь — ученый человек торопится анализы произвести“. „Да я понимаю. Сейчас чайком отогреетесь — и на ферму пойдем“.