История моей жизни

Георгий Аполлонович Гапон * * * История моей жизни

Глава первая Пораженный великан — аллегория

Я видел сон: свора свирепых собак, различных пород и размеров, беспощадно терзала неподвижное тело великана, лежавшее в грязи, в то время как псарь стоял и наблюдал за ними, натравливая их. Собаки впивались зубами в тело великана; его нищенская одежда была уже разорвана в клочки; с каждой минутой собаки все теснее обступали его, они уже почти лизали его кровь. Стая воронов кружилась над ним, спускаясь все ниже и ниже, в ожидании добычи.

Вдруг свершилось чудо: каждая капля крови, сочившейся из тела великана, превращалась в орлов и соколов, взвивавшихся ввысь, чтобы защитить великана и криком своим побудить его собраться с последними силами и отразить врагов.

Долго лежал великан в оцепенении, но, наконец, застонал, приоткрыл в полусне глаза и стал прислушиваться, еще не сознавая ясно, что происходит с ним, но недовольный тем, что крик птиц мешал ему спать и звал его на смертный бой с собаками и воронами, на бой беспощадный, но далеко не равный… Великан не понимал даже, кто его друзья и кто враги.

Наконец, он очнулся, расправил свои члены, встал во весь свой богатырский рост и с пустыми руками, в лохмотьях, встал перед собаками и псарем.

Псарь свистнул, и появилось новое лицо — хорошо вооруженный и вымуштрованный солдат и, по команде, выстрелил в широкую, беззащитную фигуру великана, затем, по второй команде, он бросился на него. Великан, серьезно раненный, зашатался, но схватил оружие и отбросил его. Затем взор великана затуманился, и грудь его задрожала. Подавленный горем, он закрыл лицо руками и стоял как олицетворение страдания: в солдате он узнал своего сына, плоть от его плоти, кровь от его крови, обманутого, обмороченного и вовлеченного в отцеубийство.

Молчание длилось недолго; великан вспомнил, что у него есть другой сын — скромный, но честный землероб, тот не оскорбит отца. Но где же он? Почему он не пришел защитить своего отца? Великан, оглядываясь, искал его и увидел в отдалении своего сына — дюжего добродушного парня, прекрасного в своей простоте, но прикованного к своему плугу, грязного и оборванного, как и его отец, темного и голодного и, как раб, работающего на господина; он не поможет ему — во всяком случае, не в настоящую минуту. Снова задрожала грудь великана, и жгучие слезы, подобно алмазам, потекли по его широкому, скорбному лицу. Я взглянул в лицо и на фигуру великана; тело его говорило о его громадной силе и одновременно о его беспомощности; красота его была скрыта под слоем грязи; в членах его, созданных для великих дел, не было нервов, убитых вечным гнетом и презрением. Я взглянул на струйку крови у его ног и на голодную свору, стоявшую вокруг с оскаленными острыми зубами, взглянул и на трусливого псаря; увидел все это, и сердце мое облилось кровью. В великане я узнал мою дорогую родину и ее народ. И чувство нестерпимой муки, подобно змее, стало закрадываться в мою душу, обвило ее, сжало стальными кольцами; я не мог больше выносить этой муки и проснулся.

Увы, мне не стало легче; мой сон не был кошмаром, он был реальной действительностью. И в самом деле, разве моя родина, эта страна с ее громадными реками, непроходимыми дремучими лесами, зелеными степями, весною прекрасными, как улыбка младенца, и столь же необъятными, как душа моего народа, с ее неисчерпаемыми богатствами, разве ее веками не расхищала кучка жадных, от мала до велика, чиновников? Разве мой народ, из которого вышли Толстой, Достоевский, Верещагин, Антокольский, столько ученых, философов, идеалистов, которые всю жизнь отдали служению человечеству и идее, разве его не обманывали, не угнетали жестокие, корыстные правители? Разве наш народ, имеющий такой богатый язык и такой великодушный, национальный характер, не был лишен света просвещения нашим темным и алчным духовенством, подобно тому как стая ворон заслоняет свет солнца? Разве сыны народа не были натравлены на тысячи мужчин, и женщин, и детей, которые, в своей наивной вере в доброту царя, пришли к нему с просьбой о помощи?