История моей жизни

— Раз ты еврей, — обращается он ко мне, — то почему ходишь под открытым небом без шапки? А?..

— Извините меня… Я ее забыл под скамейкой, — вежливо отвечаю я.

— Что значит под скамейкой?

— В вагоне… Я из Киева приехал…

— Кто же прячет шапку под скамейкой?

— Я там лежал…

— Ага, теперь я понимаю: ты настоящий аристократ… Ну, а что ты умеешь делать?

— Что прикажете…

— А в галантерейном деле ты что-нибудь понимаешь?

— Понимаю… Я кричал: «Каждая вещь две копейки».

— О, вот это я-таки ценю… Ты, значит, галантерейный крикун… Очень хорошо… Ну, погоди немного…

Он встает, расправляет плечи и, зевнув, кричит:

— Этль, выйди в магазин.

За стеной раздаются скрип кровати, сопение, оханье, а потом, согнувшись, входит через маленькую дверь женщина богатырских размеров. На ней все преувеличено и кругло. Лицо, плечи, груди и живот туго набиты мясом и жиром.

— Ты уже соскучился? — спрашивает она по-еврейски и оголенными до локтей руками закрепляет на затылке рассыпавшиеся волосы, а толстые губы растягивает в улыбку.

— Мне не давал скучать вот этот… путешественник, — отвечает хозяин, указывая на меня.

Великанша наклоняется, щурит заплывшие глаза и внимательно разглядывает меня.

— Хочу нанять его зазывальщиком и помощником Соньки…

— Вот этого?! Так он же немногим больше блохи…

— Но зато он говорит по-русски, как настоящий москвич, и умеет делать все, «что прикажете»…

Последнюю фразу он произносит по-русски, повторяя мои слова.

Хозяйка подходит ко мне, подбоченивается и обдает меня теплым тяжелым дыханием.

— Ну, а полы мести умеешь? — обращается она ко мне.

— Ну, а самовары ставить?

— Ну, где твоя мама?

— Я сирота.

Хозяева переглядываются, отходят к прилавку и осыпают друг друга быстрым и мелким шепотком.

Из долетающих ко мне обрывков этого торопливого разговора я начинаю понимать, что им нужен мальчик и что они меня оставляют.

4. Соня

— Hy уж если ты такой умный, что умеешь делать, «что прикажете», так идем — я тебе дам командира…

Все это хозяйка произносит ласково и шутливо, а я, привыкший ко всяким неожиданностям, осторожно и с оглядкой следую за нею.

Через дверь, прорезанную в задней стене магазина, мы входим в полутемную комнату, заставленную шкафами, комодами и широкой неубранной кроватью.

Из этой комнаты входим в следующую. По обстановке догадываюсь, что мы проходим столовую. Oтсюда по деревянной скрипучей лестнице спускаемся в кухню.

Следую за хозяйкой, понур я голову. Из-за ее широкой спины мне ничего не видно.

— Соня, вот тебе помощник…

Хозяйка отодвигается, чтобы показать меня, и я вижу между чисто прибранной кроватью и огромной русской печью сидящую на табуретке в одной рубахе молодую девушку-смуглянку, натягивающую на ногу тонкий длинный чулок цвета крем.

Соня на секунду приподнимает голову, отягченную пышной черной косой необычайной длины, обдает меня темным взглядом черных глаз и, усмехнувшись, говорит:

— Я просила взрослого мальчика, а не грудного младенца… Я — не кормилица…

Острое чувство стыда обжигает лицо мое. За меня заступается хозяйка.

— Пожалуйста, оставь свои капризы… Ему уже двенадцать лет, а что он мал ростом — это ничего не значит… Расскажи ему, что надо делать, и сама скорее одевайся. Тень уже на нашей стороне, жара спадает, и скоро появятся покупатели… Ну, а ты, — обращается ко мне толстуха, — будь внимательным и делай все, что она тебе прикажет.

Мать уходит. Соня принимается за второй чулок. Слежу за каждым ее движением и боюсь, что она меня прогонит. Покончив с чулками, девушка оправляет подол рубахи, ноги всовывает в маленькие ночные туфли и встает высокая, гибкая…

— Тетя Соня, возьмите меня. Я все буду делать, что захотите, обращаюсь я к ней, а сам от робости и волнения даже потеть начинаю.

Соня обнимает меня добрым взглядом миндалевидных глаз и вдруг разражается звонким смехом.

— «Тетя Соня»… Я уже тетя…

Мне нравится ее веселый, заразительный смех. Особенно милы две ямочки на щеках. В одной из них во время смеха или улыбки проваливается черная точка — родинка.

— Я старше тебя на пять лет и уже тетя, — говорит она, смеясь, и подходит ко мне почти вплотную. — Ах, ты, черненький такой!.. Тебя не обронили по дороге цыгане?..

— Нет, тетя Соня, я приехал из Киева.

Девушка снова заливается, и я доволен, что мне удалось притворной наивностью развеселить ее.

— Подойди-ка к окну… Надо хорошенько разглядеть моего помощника… Э, да ты крепенький… Плечи широкие, руки толстенькие… Настоящий мужчина. А это что? Ай, срам какой!.. Такие чудесные кудри и осыпаны гнидами… Ты, должно быть, сирота? Я так и знала… Сейчас вымою тебе голову и вычешу всю эту гадость…

Минута — и мы приступаем к делу.

— Раздевайся… Ну!.. Кому говорят?..

Я ошеломлен, сконфужен, растерян, но в то же время ласковый голос красивой девушки и непритворное участие убеждают меня в том, что она ко мне относится без насмешки, и это сознание успокаивает меня. Но раздеться я все-таки не решаюсь.