История моей жизни

— Из того, что надо ковать железо, пока оно горячо. А ты десять дней… Зачем мне время?.. Я достаточно думал, когда писал, а сейчас думать незачем… В один час могу тебе собрать все мною написанное и сделать заглавие: «Погибшие люди» — А. Свирского. Вот и все. Примем тут десять дней…

Татьяна Алексеевна укоризненно качает головой и саркастически улыбается.

— Твоя жена не глухая, и можешь говорить потише. Это, во-первых, а во-вторых, здесь дело не в заглавии, а в содержании книги. Пойми это, безумный… Ведь ты хочешь стать писателем, а поступаешь, как репортер уличной газетки. Постыдись, Алеша…

Быстро сдаю позиции и уже примиренным тоном стараюсь уверить Татьяну Алексеевну, что далек от мысли выпускать в свет заведомо плохую книжку, но меня пугает, что издатель раздумает, и мы останемся ни при чем.

— Успокойся. Если ты этому человеку нужен, то он двадцать раз придет, а если нет, то он сейчас жалеет, что первый раз пришел, — возражает жена.

Кончается тем, что прошу извинить меня за горячность, и тут же бросаюсь в другую крайность — начинаю мечтать вслух:

— Нет, ты подумай только, Таня, — выходит трехтомный труд А. Свирского, под названием «Погибшие люди»…

И наконец… карьера готова. Обо мне пишут, обо мне всюду говорят. Мы меняем квартиру. У нас вечера, концерты.

К нам идут писатели, артисты, художники… А я, вроде Немировича-Данченко, в мягкой венгерской куртке со шнурами, встречаю гостей, и все стараются покрепче пожать руку автору «Погибших людей»…

Смех Татьяны Алексеевны гасит мой пыл, и я умолкаю.

— Что мне делать с тобой, безумный… Леша, послушай меня, садись за стол и просмотри все, что может войти в книгу.

— Ты всегда так. Даже помечтать не дашь, — тихо и окончательно успокоенный говорю я.

Спустя немного сажусь за работу.

Геруц оказывается человеком весьма аккуратным. В назначенный день он приходит к нам с тем же туго набитым портфелем подмышкой.

Все, что напечатано мною в газетах за два года, вырезано и наклеено в пяти толстых тетрадях. От заглавия «Погибшие люди» маленький хорват приходит в восторг.

Он хлопает в ладоши и кричит:

— Превосходно, превосходно…

Этот полукарлик с большой бородой осваивается у нас с необыкновенной, быстротой. У Татьяны Алексеевны он целует ручки, а меня называет братом.

Геруц садится за мой стол, достает из портфеля чистый лист бумаги и, прежде чем написать соглашение, объясняет нам, что Морозова он хорошо знает и вполне ему доверяет. Условия для меня, по его мнению, очень выгодные. Он издает «Погибшие люди» в трех томиках по рублю каждый и пускает в продажу. Затем, покрыв расходы по изданию, чистую прибыль делит пополам: пятьдесят процентов мне, а остальное ему.

— Таким образом, — заканчивает Геруц, — когда все книги будут распроданы, на вашу долю придется около двух тысяч рублей. Превосходно? А?..

Я бегаю по комнате, потираю руки и с нескрываемой радостью заранее благодарю Геруца.

— В какое же время вы думаете продать книги? — раздается трезвый голос Татьяны Алексеевны.

Геруц поднимает на нее веселые глаза, кривит рот в улыбку и уже не так уверенно говорит спотыкающимся голосом:

— Это, как вам сказать… будет зависеть от некоторых причин… Если книги интересны для чтения, если господин Морозов не пожалеет денег на рекламу и на критиков…

— У нас в России критики не продаются, — резким тоном пеоебивает Татьяна Алексеевна.

Но Геруца трудно смутить. Он дружелюбно протягивает руки и говорит:

— О мадам, это все знают… Большие критики: Белинский, Писарев, Добролюбов… Таких подкупить нельзя, но в маленькой прессе имеются маленькие рецензенты, которые превосходно продаются. Но я думаю, что о вашем муже будут писать честные критики.

Охотно подписываю договор, составленный Геруцем и неожиданно получаю от него сто рублей авансом в счет будущих благ.

На прощание я крепко пожимаю ему руку и едва удерживаюсь, чтобы не поблагодарить его за деньги.

Татьяне Алексеевне Геруц не нравится. Она относится к нему с недоверием. Заодно достается и мне. Жена упрекает меня в неумении подходить к людям с некоторой осторожностью и особенно сердится на то, что я с такой быстротой согласился подписать соглашение.

— Пришел человек с улицы, — говорит она, — сделал какое-то странное предложение, назвал какого-то Морозова, и ты весело пошел навстречу…

— Ты вечно всем недовольна, — перебиваю я. — Не я ему, а он мне сто рублей дал. Чем же я рискую?..

— Эх, ты, писатель… Неужели свое имя и свой труд ты оцениваешь в сто рублей?..

— Прежде всего, не забудь, что я за свой труд уже однажды гонорар получил, а кроме всего, не думай, пожалуйста, что в данном случае меня интересуют деньги. Нет, матушка, здесь имеется нечто такое, что повыше гонорара. Мне важно выпустить в свет мои произведения. Вот это главное. Понимаешь?.. А ты с какими-то подозрениями… Какой вздор!..

Кричу, делаю вид, что страшно оскорблен замечаниями жены, даже топаю ногами, пока Татьяна Алексеевна не подходит ко мне и не начинает просить меня успокоиться.

Искусственно вздутое негодование быстро гаснет, и кончаю просьбой о прощении.