История моей жизни и моих странствий

Проснулся я рано. Товарищи мои еще спали крепким сном. Я прозяб и стал разводить огонь в камине. Когда рассветало, загалдел в ауле народ, замычали коровы, заблеяли бараны, закричали петухи, кудахтали куры, ревели буйволы, в лесу кричали филины. Товарищи мои встали и выходили из сакли. Я тоже вышел подышать свежим утренним воздухом. Небо было пасмурно; с гор расстилался по аулу густой туман; на высоких чинаровых деревьях висел серебристый иней; вдали шумела по камням реке Яман-су. Я возвратился в саклю и сел у огня. Чрез несколько времени пришел ко мне хозяин с каким-то одеяньем и пантомимно объяснил, чтобы я переменил свой костюм; при этом он отпер мои кандалы. Я надел рубашку, столь грязную, как у трубочистов, овчинную, дырявую шубу, на ноги - худые "чевяки", а на голову - рваную шапку. В этом наряде я, вероятно, похож был на пугало, что ставят в деревнях на огородах. Хозяин запер у меня кандалы, взял с собой мою одежду и вышел из сакли. Спустя немного, жена хозяина принесла мне кашицы с салом и несколько более обыкновенного чурек. Лишь только окончил я свою трапезу, как пришел Мустафа; он сказал, что был у тысячного, который ему передал, будто меня скоро поведут к Шамилю; только мой хозяин уговорил его повременить, обещаясь дать ему за это подарок. Тут мне пришло на мысль: не хлопочет ли Осип Фавишевич о моем выкупе. Кроме меня и Мустафы в сакле никого не было. Я его спросил: нельзя ли мне как-нибудь бежать отсюда? Мустафа отвечал, что он душевно рад бы мне помочь догом деле; но одному ему тут ничего не поделать, а кому-нибудь сказать об этом он страшится. Впрочем, завтра ночью он отправится в Андреевский аул к своему семейству и, может быть, что-нибудь разведает там относительно моего освобождения. Тут пришли мои товарищи и некоторые другие черкесы. Мы стали опять играть в карты, и, как вчера, я умышленно оставался дураком, чем доставлял видимое удовольствие черкесам.

Вечером мы остались с Мустафой одни. Четверо моих молодых товарищей не показывались. Мустафа сказал, что они уехали на воровство.

- А куда? - полюбопытствовал я.

- Они и сами не знают, когда выезжают из своего аула, - отвечал Мустафа. - Обыкновенно ездят и бродят, как голодные волки, по разным дорогам и близ мирных аулов. Если кто встретится - ограбят; попадется скот - угонят. Они неустрашимы. Этим только и живут. Да вот еще - кого в плен возьмут; если не убивают - продают.

При этом Мустафа грустно взглянул на меня, а мне было грустнее его. - Он простился со мной. Хозяйка принесла мне чашку кашицы и чурек. Потом пришел старик, осмотрел на мне кандалы, не забыл привалить к скрипучей двери наковальню и расположился спать. В камине горел огонь. С тревожными мыслями заснул и я.

13 февраля

Проснулся рано. Старик встал, посмотрел мои кандалы, взял топор и ушел из сакли. Я остался один и с горечью вспомнил этот незабвенный в моей жизни день: в этот день скончался дражайший мой родитель. Слезы ручьем полились из глаз моих... Явился хозяин, поздоровался со мной и ушел. Хозяйка принесла кашицы и чурек. Спустя немного, забежал ко мне Мустафа, - сказал, что ему сегодня некогда и завтра, по возвращении из Андреевского аула, у меня будет. Я вышел из сакли и тяжелыми стопами направился в гору. Хозяин прошел мимо меня, но не сказал ни слова. Сел я на приталинке, как жаворонок, возле огромного чинарного дерева и стал рассматривать окрестность. Солнце ясно выкатывалось из-за гор и своими лучами пригревало землю. С гор журчала вода; река Яман-су шумела. С деревьев осыпался иней. В лесу черкесы рубили столетние чинары, которые с треском валились на землю, и их возили на буйволах в аул. Жаворонки пели; филины кричали каким-то странным голосом. Черкешенки гнали на водопой скот; некоторые носили из протока на плечах воду в кувшинах. Ко мне подходили ребятишки; у них были кинжалы и небольшие пистолеты. Они садились возле меня и смотрели очень недружелюбно. Между собой говорили по-чеченски, и я не понимал. Но вот я остался один, стал смотреть в землю и тут заметил: что-то светится, вроде звездочек. Покопал щепкой немного в земле - звездочки умножались. Мне пришло на ум, что это, должно быть, какой-нибудь горный металл, я подумал: дай Бог нашему царю скорее покорить Шамиля с его хищными народами и завоевать эту мятежную землю, в которой можно найти немало богатства и изобилия; Бог даст, настанет конец этим постоянным браням и кровопролитиям, и наш царь овладеет этою прекрасною страной... В сих размышлениях я заметил - вдали с горы к аулу спускались какие-то два человека в белых чалмах, ведя оседланных лошадей. Хозяин мой, увидев этих людей, пошел к ним скорыми шагами и долго о чем-то с ними разговаривал; причем все трое посматривали на меня. Когда те отправились далее, хозяин подошел ко мне и, вздохнув, спросил:

- Сенике катан бар? (Есть ли у тебя жена?)