По отъезде графа войско из крепостей начало стекаться в сборный пункт - укрепление Таскичи. С своими нагруженными разного провизией арбами притащились и мы. Войска собралось тысяч до 30. Скоро прибыл граф Воронцов и выступил из Таскичей к Незапной[19]
. В одном месте войско расположилось на отдых. Зной был нестерпимый, и потому всеми чувствовалась сильная жажда. От меня потребовали для графа портеру. Я взял с дюжину бутылок и с ними явился к графу. Он спросил: какого я полка маркитант? Козловский отвечал, что вверенного ему полка.- Да это горский пленник, - сказал с улыбкою граф. - Сколько стоит бутылка портеру?
- Два рубля, - отвечал я.
Граф подивился, что так дорого. Я высчитал все расходы, во что обходится каждая бутылка маркитанту. Граф покачал головой и сказал:
- На тебе за десять бутылок (20 руб.). Я поклонился и пошел к своему обозу.
29 мая войско под начальством графа Воронцова выступило из Незапной на Метлинскую переправу через реку Сулак. С этим войском пошел сам Фавишевич, а я получил расчет и 12 июня отправился в Ставрополь.
Здесь, в областном правлении известное дело мое затянулось разными справками, переписками да проволочками. Между тем я получил от жены письмо с известием, что там, на родине, прошел слух о моем плене и новый бурмистр (Тархова уже не было на свете) писал в Незапную крепость, в полк, чтобы я выслан был по этапу на родину. Но из полка отвечали, что меня там нет и потому все находятся в недоумении относительно моего пребывания. А я спокойно торговал в лавке знакомых купцов и ждал решения своего дела.
Наступило 16 число октября. Поутру пришел ко мне знакомый чиновник, поздравил меня с освобождением от помещичьего ига и просил идти в Областное правление за получением свидетельства. Выслушал я это и ни слова не мог вымолвить счастливому вестнику. Бывали в жизни моей радости, но такой, как в настоящую минуту, я не испытывал никогда... Господь праведный, как много я чувствую бесконечное Твое милосердие... Отселе начинается для меня новая жизнь...
Как на крыльях прилетел я в областное правление. Столоначальник вынес мне свидетельство, я расписался в исходящей книге в его получении и поклонился столоначальнику в ноги; больше мне нечем было благодарить его. Потом этот чиновник сказал мне, что на днях будет дано знать по сему делу Нижегородскому губернскому правлению для объявления моему помещику и жене моей с детьми. Я еще раз низко поклонился и вышел. Придя к знакомым, начал было читать свидетельство, но слезы радости застилали зрение, и я ничего не мог разобрать. Да, такие редкие, столь счастливые минуты не забываются во всю жизнь. Вот и теперь я стою уже на краю гроба, а вспоминаю их с неописуемым удовольствием.
Денег у меня в это время оставалось 3 рубля да незавидные серебряные часы, которые я разыграл в лотерею за 15 рублей, и я задумался над тем: куда мне пуститься, где приписаться? Тут получил я от двоюродного брата из Херсона письмо, которым он приглашал меня ехать к нему. (Он был извещен мною, что я хлопочу в Ставрополе о своей вольности.) Я так и сделал. Приписался в херсонские мещане и известил жену, чтобы она приезжала с детьми ко мне. Ее старались задержать и притеснить (как она мне рассказывала); но против закона и права ничего не могли поделать местные власти, тем более что главные мои гонители - помещик и главноуправляющий Рагузин в это время отдали Богу свои грешные души. Жена с детьми приехала ко мне в Херсон, и мы начали жить по-новому.
1846-1852
Я занимался разными коммерческими оборотами. Купил себе в Херсоне небольшой домик. Главная моя забота теперь состояла в том: что делать со старшим сыном, который хоть и хорошо учился в Арзамасском уездном училище, но взят был из 2-го класса. Отдать его в ремесленную работу, но у нас в роду не бывало ремесленников. Пристроить в лавку к какому-нибудь купцу; но тут он мог натерпеться много горя не только от пьяного и безалаберного хозяина, а и от взбалмошных приказчиков, и притом горя бесполезного. Имей капитал я сам, другое дело. Да и то: он все-таки вышел бы неучем. А потому решил: отдать сына своего в Херсонскую гимназию, что с разными затруднениями и лишениями я и исполнил.
Весь 1847 год я почти безвыездно прожил в Херсоне. Побывал только в Таврической губернии, где намеревался купить тарпанов (диких лошадей), и в Кишиневе по делу о наследстве после покойного моего шурина Ланина; но эти поездки во всех отношениях оказались для меня тщетными.
1848 год тоже провел в Херсоне. Упомяну только о случае, бывшем со мною на Масленице. Из города Алешки я переправлялся через Днепр по столь рыхлому льду, что река вот-вот вскроется... ну, и чуть было не погиб в водах этой реки.