История моей жизни. Воспоминания военного министра. 1907—1918 гг.

Сессия Финансовой комиссии представляла большой интерес по тем объяснениям, которые в ней давали члены правительства. Так, в середине декабря нам давали свои объяснения Сазонов и Поливанов. Сазонов нам сообщил весьма интересные тогда вести: наши союзники признали свою атаку на Галиполи совершенно неудавшейся, и наши войска на Балканы не пойдут. Поливанов сообщил нам сведения о состоянии армий и их снабжения: из приведенных им цифр у меня сохранилась запись лишь некоторых. На трех европейских фронтах у нас было налицо 3800 тысяч человек, а на Кавказском – 360 тысяч. Винтовок у нас не хватало 860 тысяч; из Западной Европы ожидалось более 1200 тысяч винтовок, из коих 300 тысяч – уже были в Архангельске; грузовых моторов уже имеется 10 тысяч, а к маю будет 20 тысяч штук. Изготовление патронов для полевой артиллерии удалось усилить и оно все более развивается, так что предвидится возможность обильного снабжения ими армий.

С Поливановым у меня были по-прежнему хорошие отношения, но из принципа я его ни о каких секретах не расспрашивал; и до того у него уже почти не бывал, особенно с тех пор, как жена его после потери единственного сына (убитого на войне) вовсе перестала принимать кого-либо; теперь же, когда он был завален работой, я тем более не хотел навещать его. Мне, однако, пришлось зайти к нему по личному вопросу.

Мой тесть 13 ноября по телефону сообщил о получении письма от дальнего родственника, высказывавшего ему соболезнование по поводу смерти его сына: он слышал, что Володя убит под Тернополем осколком гранаты. Почта и телеграф были завалены и получить этим путем сведения о Володе было мало надежды; я поэтому поехал к Поливанову просить его о наведении официальной справки. Поливанов жил в казенном доме на Мойке; въезжая туда, он сменил всех служащих при доме, а секретарем взял сына моего приятеля Шильдера. Мне было довольно странно входить просителем в этот дом и просить о чем-либо Поливанова! Он мне обещал немедленно запросить Ставку, которая соединена особыми проводами со всеми крупными частями армии. Через двое суток, 15 ноября, Поливанов сообщил мне по телефону, что им получена телеграмма командующего 10-й кавалерийской дивизии генерал-майора Маркова, гласящая: «Штабс-ротмистр Холщевников жив, ранен». Таким образом наша тревога на счастье оказалась напрасной.

Володя по-прежнему писал редко; более обстоятельные сведения о нем мы получали от приезжих из армии, которых он направлял к нам; эти приезжие, возвращаясь в армию, охотно отвозили ему посылки от нас. Всю эту зиму их дивизия была на южном конце нашего фронта, где несла службу пехоты: части ее по очереди то занимали окопы, то стояли в виде поддержек в ближнем и дальнем резервах; служба эта была тосклива и однообразна, даже перестрелки были редки. В октябре Маруся, долго не получавшая писем от мужа, сама поехала к нему и прожила у него недели три. Володя очень томился этой жизнью, вновь стал мечтать о воздухоплавании и просил устроить ему командировку в воздухоплавательную школу, сам он об этом просить не мог, так как был уверен, что командир корпуса граф Келлер его недолюбливает и его ходатайства не пропустит. Я еще не знал, как ему помочь, когда Поливанов 20 декабря заехал к нам с визитом. Жена попросила его устроить Володе командировку в школу. Он обещал попросить об этом начальника воздушного флота, великого князя Александра Михайловича. Я хорошо знал, что этим путем легко устроить прикомандирование к школе, но для меня такой путь был закрыт после моего столкновения с великим князем. Поливанов сдержал слово, и уже к Новому году последовало распоряжение о командировании Володи в школу, учрежденную в Киеве. За дело, в котором он был ранен, он в сентябре уже был награжден орденом Владимира 4-й степени с мечом и бантом – высокой наградой для молодого офицера.

В начале сентября ко мне зашел князь Андроников с просьбой помочь ему войти в милость у Поливанова, который не хотел его принимать, но я от этого уклонился. Андроников говорил, что назначение Поливанова состоялось по просьбам великого князя Николая Николаевича и принца Александра Петровича Ольденбургского[285], но что государь и молодая императрица не доверяют ему, как другу Гучкова; ввиду этого он по назначении получил приглашение жить в отведенной ему квартире в Царском Селе, где за ним наблюдали и подслушивали все его разговоры по телефону. Если это правда (чему я готов поверить), то получается чрезвычайно странное положение: на наиболее важную в то время должность военного министра было назначено лицо, считавшееся неблагонадежным и не пользующееся доверием государя! Далее Андроников говорил, что вообще против Поливанова существует при дворе сильная партия. Своим положением Андроников был очень доволен; он говорил, что будет издавать газету, на которую ему обещана субсидия, и что он будет независим от цензуры, так как он через генерала Воейкова (дворцового коменданта) всегда может добиться разрешения любой статьи.